Наверное, это единственный бонус, который темные получают после смерти: в отличие от светлых какое-то время магия еще остается нам доступной. Конечно, не вся, а лишь жалкие крохи, но мне должно хватить.

— Как это возможно?! Почему?! — прошептал Вальт, когда кровь вспенилась и с шипением проплавила металл. А затем мальчик поднял голову и посмотрел на меня с испугом. — Господин, кто вы?!

— Некромант, — улыбнулся я, пряча нож. — Но меня не нужно бояться. Вообще-то это страшная тайна, но скажу тебе по секрету: мы не все плохие. Так что давай, беги к мамке. А то заждалась уже.

На лице пацана промелькнула растерянность, тут же сменившаяся неподдельным восторгом.

— Спасибо, господин! — выкрикнул он и, не дожидаясь, пока прутья окончательно рухнут, протиснулся в образовавшуюся дыру. В два быстрых шага добрался до облегченно улыбнувшейся матери и с тихим стоном к ней прижался, стремительно превращаясь в такое же размытое облачко.

Это длилось всего мгновение, за которое меня окутало слабым сиянием счастливо рассмеявшихся родственных душ. А мгновением позже крепко обнявшаяся парочка побледнела и бесследно исчезла, оставив меня у решетки в одиночестве.

— Ну вот, совсем другое дело, — удовлетворенно кивнул я, отряхивая руки. — Не хватало еще, чтобы Нич и на том свете попрекал меня незавершенными делами.

— На том свете тебе будет не до этого, — внезапно прохрипел кто-то позади, заставив меня изумленно обернуться, а затем скривиться, как от зубной боли, и с досадой сплюнуть.

— Опять вы, барон? И как я мог забыть, что ваша душа тоже осталась неупокоенной?

— Мир справедлив, — булькнул преобразившийся барон Невзун, с трудом делая шаг навстречу. — Теперь тебе уже никуда от меня не деться.

Надо сказать, выглядел он более чем скверно. Намного хуже, чем даже в облике лича, словно смерть напоследок содрала с него покров лицемерия и оставила лишь то, что в действительности составляло его душу: черную гниль, густым слоем покрывшую ссохшуюся кожу; дряблые веки; набухшие под помутневшими глазами мешки и кривую, изувеченную неведомой силой фигуру, облаченную в дырявые тряпки, уже ничем не напоминающие дорогой камзол.

— Пожалуй, вы правы, коллега, — хмыкнул я, заметив, как черная гниль стекает с барона липкими ручьями и расплывается в огромную маслянистую лужу. — Справедливость — это как раз то, чего вам при жизни так не хватало.

Невзун попытался что-то сказать, но его полуразложившаяся душа уже исчерпала свои резервы. Исхудавшие ноги внезапно подогнулись, в истончившемся позвоночнике что-то хрустнуло, и барон сломанной куклой свалился прямо мне под ноги, расплескав вязкую жижу, смутно похожую на загустевшие чернила. Там, где она коснулась Невзуна, его кожа зашипела и запузырилась, а сам барон начинал растворяться буквально на глазах. При этом его скрюченные пальцы продолжали безуспешно скрести камни рядом с моими сапогами, а пылающий злобой единственный глаз упорно буравил мое спокойное лицо.

— Ты пойдешь со мной.

— Вряд ли, — откликнулся я, на всякий случай отступая и без особого удивления наблюдая, как стремительно разлагается его гнилая душа. — Боюсь, нам не по пути, коллега.

Щербатый рот барона приоткрылся в оскале, но, кроме хрипа, оттуда ничего не вылетело. Правда, слух у него ничуть не пострадал, потому что после моих слов лицо Невзуна жутко перекосилось. Сведенные судорогой пальцы царапнули камни в последний раз. В горле что-то заклокотало. После чего потомок Нева медленно и неумолимо растворился в липкой жиже, словно в кислоте, оставив после себя лишь вонючее сизое облачко и плавающие в гнили маслянистые комочки.

Обойдя лужу по кругу, я хмыкнул.