После представления ею владело какое-то странное чувство, больше всего похожее на удовольствие. Хотя никаких поводов для этого не было, все равно оказалось приятно. Да, черт возьми, ей понравилось! Понравились звучащая на арене музыка и аплодисменты зрителей. Понравились реплики Маэстро, которыми он сопровождал свои фокусы. Занимательные, надо сказать, фокусы! Даже доверчивые глаза акробатки, которые в упор смотрели на Гончую, в то время как ее губы тряслись от страха, и те понравились.

– Тебе, – подтвердила Майка. – Я для тебя нарисовала.

Гончая потрепала девочку по голове.

– Спасибо.

Майка расплылась в довольной улыбке, но не уходила.

– Можно тебя попросить?

– Смотря о чем, – слукавила Гончая. В этот момент ей так хотелось осчастливить еще кого-нибудь, что она сделала бы для девочки все что угодно.

– Спеть. Дядя Баян сказал, что ты красиво поешь.

«Вот же болтун! – беззлобно подумала Гончая. – Растрепал уже».

Она не пела с тех пор, как сбежала с Театральной. Лишь иногда мурлыкала вспомнившуюся мелодию, чтобы поднять себе настроение, когда никто ее не слышал. Но по-детски наивная просьба Майки не вызвала внутреннего протеста. Когда-то она действительно недурно пела, и даже Баян со своим музыкальным слухом это признавал.

– Представление закончится, спою.

– Здорово! – радостно завизжала Майка.

Гончая не ответила. Она наконец взглянула на подаренный рисунок. И застыла как вкопанная. Улыбка приклеилась к лицу, хотя улыбаться больше не хотелось. Совсем.

– Кто это?

– Ты. Разве ты не узнаешь себя? – удивилась Майка. – Я же тебя нарисовала.

Гончая узнала себя. Узнала сразу. И лицо, и прическу, хотя это была другая прическа, и главное – одежду!

– Когда ты меня видела? Где?!

В изображенной на рисунке одежде: косой кожаной куртке на молнии и галифе девчонка могла видеть ее только в Рейхе. Это была любимая одежда любовницы фюрера, личная униформа Валькирии, в которой та показывалась только на занятых фашистами станциях и больше нигде. Нигде и никогда! Даже Стратег не видел ее в этой куртке и в этих брюках. А штурмовики Рейха, не принадлежащие к правящей элите, не видели лица любовницы своего лидера, потому что на всех массовых мероприятиях Валькирия появлялась в маске. А какая-то шестилетняя девчонка без рода и племени видела и то и другое!

Гончая схватила девчонку за плечи и как следует встряхнула.

– Отвечай сейчас же!

– Я… я не видела, – промямлила Майка. – Просто представила и нарисовала… думала, тебе понравится.

У нее на глазах выступили слезы, одна слезинка даже скатилась по худой щеке. Но Гончая не собиралась жалеть упрямую девчонку.

– Не лги мне! – она замахнулась, чтобы влепить мелкой упрямице оплеуху и лишь в последний момент сдержала руку. – Скажи, где ты меня видела в этой одежде? Я должна знать! Это важно!

Для пущей убедительности Гончая сунула девчонке под нос ее рисунок, но та только замотала головой.

– Я не вру. Я не знаю, откуда это берется. Просто закрываю глаза и вижу.

Девчонка уже рыдала навзрыд, слезы двумя ручьями струились по щекам, а голова при каждом всхлипе дергалась на тонкой шейке. Гончая поняла, что ничего от нее не добьется, пока та хоть немного не успокоится.

– Подбери сопли и прекрати ныть, – велела она Майке, но строгий приказ не очень-то подействовал на ревущую девчонку.

Та, правда, вытерла лицо кулачком и отвернулась, уставившись на сидящую в ящике двухвостую собаку, но ее всхлипы слышались еще долго.