– Ложь и клевета! – объявил мужчина с портфелем, да еще и топнул ногой.

Дядя Баян лишь пожал плечами и замолчал, а вот пожилые мужчины из бара выразительно переглянулись. И посмотрели друг на друга так, будто уже слышали подробности этой истории раньше, может, и не один раз.

Майка изучала их лица, когда из туннеля за ее спиной донесся нарастающий гул и рельсы начали мелко-мелко дрожать. Майка с криком отпрыгнула в сторону, но никто из взрослых не последовал за ней, а мужчина с портфелем и непоседливый хозяин кур даже шагнули к краю платформы.

– Ты чего испугалась? – удивился дядя Баян, не удержавший Майкину руку. – Это же твоя мама.

После этих слов девочка заставила себя обернуться, хотя внутри все будто сжималось от страха. К перрону станции, гудя так, что от этого звука закладывало уши, подъезжала чадящая дымом самодвижущаяся платформа. Ею управлял странного вида дядечка в засаленном черном комбинезоне и здоровенных круглых очках на широкой резинке, закрывающих половину его лица. А позади него, на установленной вдоль этой повозки широкой скамье сидела женщина-кошка, смотрела на Майку настороженно и одновременно ободряюще.

– Четверо по очереди, давайте залазьте! Но сразу предупреждаю, везу только до Краснопресненской! Дальше сами!

Голос машиниста с трудом пробивался сквозь треск неотрегулированного движка, хотя он орал во всю глотку.

– Что значит четверо? Почему четверо? – недовольно обратился к машинисту один из браминов. – Вот человек сказал, что дрезина будет шестиместной!

Гончая сердито взглянула на Маэстро, дернуло же его распустить язык, и начала подниматься со скамьи. Портить отношения с представителями высшей власти Полиса не хотелось – кто знает, чем это может обернуться, но, похоже, брамины не оставили ей выбора. Однако машинист, содействие которого стоило Гончей трофейного револьвера, обошелся и без ее помощи.

– Четверо – значит четверо! – объявил он и прикрикнул на замешкавшихся пассажиров. – Садитесь, мать вашу, я ждать не буду!

На перроне возникла сумятица, потому что к дрезине бросились сразу все, даже продавцы кур, которые подошли позже остальных. К этому моменту Гончая была уже на платформе. Она подхватила Майку на руки, на ходу бросила Маэстро:

– Мы вас дождемся, – и запрыгнула обратно на дрезину.

Получилось не прощание, а одна видимость. С Баяном вообще не удалось перекинуться даже парой слов, но Гончая надеялась, что они расстаются ненадолго. По словам водителя, дрезина сразу вернется за остальными, доставив на Краснопресненскую первую партию пассажиров. Таким образом, если не подведет капризный двигатель, то через час, самое большее два, разделившаяся цирковая труппа вновь воссоединится.

Среди рассевшихся на дрезине счастливцев оказались ганзейский чиновник, единственная еще ожидающая транспорта на перроне женщина в длинном пальто, а вторая за время отсутствия Гончей куда-то подевалась. Сел и тщедушного вида старичок с перетянутой сыромятными ремнями тяжелой котомкой да один из браминов. Второму места не нашлось, но после того как он выразительно погремел патронами в своем кошеле, у машиниста сразу пробудилось желание ему помочь.

– Возьми дочь на колени, – велел машинист устроившейся за его спиной Гончей.

Она не стала спорить. Майка тоже.

Наконец все кое-как устроились на пассажирской скамье. Машинист собрал с каждого плату за проезд, не забыв включить в нее и стоимость провоза багажа, хотя большинство держали свою поклажу на коленях, потом дернул за рычаги, и дрезина, тарахтя двигателем и нещадно стуча разболтавшимися от времени колесами, медленно покатила вперед.