– Сникерсы любишь? – вдруг поинтересовался Васильев.

Макар пожал плечами.

– Ближе подойди, – очень ласково попросил Васильев. – Посмотри на потолок.

Макар посмотрел. И тут же в горло, по уже выступающему кадыку, прилетело ребром ладони.

– Вот тебе и сникерс.

Макар, сглотнув, покосился на своего собеседника со страхом. И правильно. Когда прилетело в ухо, он не заметил, отлетев в стену.

– Ко мне, – Васильев явно успокоился, затушив сигарету в пепельнице. – Курить из-за тебя чуть не начал, говнюшонок. Ко мне, сказал!

В этот раз досталось в солнечное сплетение, прямо в него… Макар, свернувшись на полу, еле дышал.

– Встать!

Он встал. Уставился в бешеные глаза Васильева.

– Ты слышал, что нельзя вот так выходить без взрослых?

– Да.

Вспыхнуло в голени, прямо посередке. Он всхлипнул.

– Встать!

Макар снова встал.

– Кто разрешал брать оружие?

– Никто.

Васильев, глядя на него, вздохнул.

– Бить больше не буду. Не бойся. Стул возьми и сядь напротив.

Он сел.

– Говорят… – Васильев странно дернул лицом. – Говорили, что детей бить нельзя. Думаю, ты в чем-то согласен. Только, Макар, дело вот в чем… ты не особо и ребенок. А еще, если уж бить того, с кем тебе жить, надо объяснить из-за чего. Обидно не так сильно будет.

Не так сильно? Макар, уже приходя в себя, думал про синяк на ноге, про режущую и едва затихшую боль в животе. Про…

– Ты меня слушай, а не себя жалей, дебил! – Васильев, покрутив в руках сигарету, хотел ее сломать, но удержался. Убрал назад, закрутил фляжку и убрал ее тоже. – Ты достал себя жалеть! Бедный несчастный мальчик, оказался черт-те где, один, без семьи. Эти-то, посмотрите на них, с семьями… Да?

Макар вспыхнул, открыл рот. Увидел рамку с фотографией на столе. И не смог ничего сказать. Васильев там сидел в обнимку с красивой женщиной и двумя девчонками, близняшками.

– Так уж вышло, Макар, что ты не помер в море, не замерз насмерть и не околел от шока. Так зачем ты так усердно старался сам себя ухайдакать сегодня?

– Я не подумал.

– А ты думай, пацан, думай! – Васильев постучал ему по голове пальцем. Прямо по лбу. – Тебе голова нахрена? Есть в нее, что ли, или думать… хотя бы иногда? Оружия тебе хочется? Так ты подойди и поговори, попроси объяснить, попроси научить. Мы с тобой, Макар, на краю земли, сдохшей, убитой людьми. Но мы-то живые, все здесь живые. И у нас больше никого нет, понимаешь?

– Да.

– Поверю… – Васильев вздохнул. – Знаешь, что было бы, если бы медведь тебя задрал? Аня ревела бы, Жанна ревела, а Маша ревела и считала бы себя виноватой. И Ивана тоже считала бы виноватым. Из-за сраного ключа, что ты попросил спереть. И тут такое бы началось, Макар… Женщины же не могут не казнить себя или не искать виноватого, вот и началось бы. А сейчас это нам совершенно не нужно. Это для нас смертельно, Макар, если у нас тут разлад начнется. Тебе тут совсем плохо?

Ему? Макар, чувствуя себя как-то чересчур странно, задумался. Да нет, не плохо…

Если не сказать наоборот. И…

– Простите.

Васильев кивнул.

– Ты понял, что прежде чем делать что-то, надо хотя бы немного подучиться? Что нельзя думать только о себе, а надо пытаться включать голову и думать обо всех?

– Да.

– Прощаю. Сейчас иди к Юре и попроси его научить тебя работать с насосом.