— Да, я все помню, — вздохнула я. — Привести, а потом выйти и не возвращаться.

— Очень хорошо. Люблю людей с хорошей памятью.

Он испытующе посмотрел на меня, и его голубые глазки заблестели.

— Какие у тебя с принцем отношения?

— Обыкновенные... Он лезет ко мне, а я дрожу от одной только мысли, что могу стать наложницей в его гареме.

Марти пятерней почесал затылок и потянулся.

— Постарайся, чтобы наш дружок был здесь после полуночи. Нужно некоторое время, чтобы гости выпили, расслабились, начали веселиться... А потом никто и не обратит внимания на то, что вы решили уединиться... Ясно?

— Ясно, — буркнула я.

— Скажешь ему, что ты страшно боишься Олла, что эта обезьяна наводит на тебя ужас. Тогда он пошлет телохранителя подальше, а сам займется тобой, цыпочка.

Я только тяжело вздохнула.

— Я буду все время наблюдать. И если ты задумаешь меня обмануть, пощекочу своим ножичком.

— Не сомневаюсь.

Мне хотелось, чтобы он поскорее убрался. Одно присутствие этого ублюдка отравляло воздух. Меня даже замутило.

— Что-то мне здесь не нравится, — Марти сверлил своими голубенькими глазками. — Раньше, Мэвис, ты бузила, а теперь присмирела, со всем соглашаешься... К чему бы это?

— Да к тому, что я страшно устала — от ваших угроз, от ваших приказов, от ожидания того, что произойдет на пиру... Это можно понять?!

— Ладно, бамбина, недолго осталось... После полуночи все закончится, и ни о чем больше беспокоиться не придется. Я забуду твое имя.

— Скорее бы!

Он круто повернулся и вышел.

Да, все должно кончиться после полуночи: Пит Брук разберется с этим мерзавцем. Подумав так, я ощутила прилив сил и энергии. Пит поможет мне! А потом я освобожусь и от него и проведу свой отпуск так, как захочу! Может быть, поеду в Венецию или в Милан... Самое главное — меня никто не будет шантажировать и навязывать свое общество!

С этими мыслями я поспешила на террасу.

Первая, кого я заметила, была Джекки Крюгер. На ней тоже была короткая рубашечка, только нежно голубая с серебристой змейкой по подолу. Говорят, двум женщинам нельзя надевать одинаковые платья. Одна из них обязательно проиграет. Джекки сразу поняла, что проиграла, но не подала виду.

Амальфи был в темно-синем одеянии, ниспадавшем до пола. Он был таким забавным, толстеньким, кругленьким и изображал из себя важного господина. Амальфи разговаривал с Питом, а негодяй Марти Гудмен в противоположном углу болтал с Высокородной Памелой Уоринг. Эта дура напялила одеяние плакальщицы: черный хитон, перетянутый белой веревкой. Впрочем, Гарри, наверняка, хотел ей угодить и добился этого.

Джекки подошла ко мне:

— Хэлло, Мэвис! Кажется, на этом празднике нам уготована роль близняшек. Ты не находишь?

— Какая разница, кого мы тут изображаем. Меня больше волнует, что делать, если придется танцевать или, упаси бог, наклониться.

Джекки рассмеялась.

— Наклоняйся как хочешь. Если у кого-то в связи с этим и будут проблемы, то не у нас. Ты видела, как вырядилась наша Высокородная?

Она оглянулась, и вдруг лицо Джекки вытянулось. Я тоже посмотрела. На террасе появились Гарри и графиня.

— Кажется, нас задвинули в задницу, — сказала Джекки и тихо выругалась.

Что касается Гарри, то он, как и положено римскому императору, был ослепителен. На нем был костюм военачальника. Короткая одежда показывала, какие у Гарри крепкие загорелые ноги, какие рельефные мышцы. Широкий пояс подчеркивал атлетическое сложение. Через плечо Тиберия был переброшен пурпурный плащ. К этому можно добавить ясный взгляд, белозубую улыбку — и портрет готов.