— Разве вы не знаете, что в Древнем Риме патриции, направляясь на пир, всегда брали павлиньи перья?

— Я не пат-ри-ци-ан-ка, — сказала я, запинаясь. — Я — ра-бы-ня.

— Но павлинье перо было бы вам кстати... Римляне часто прибегали к нему. Если было выпито и съедено очень много, они отходили за куст и щекотали таким пером заднюю стенку гортани...

У меня округлились глаза:

— Это такое развлечение?

— Нет. Простите за натуралистическую подробность, но римляне просто-напросто извергали из себя только что проглоченные яства. А потом они возвращались к столам...

— ...чтобы снова есть и пить? — ужаснулась я.

— Да.

Мне вдруг стало жарко. Захотелось искупаться, принять ванну или хотя бы сбросить одежду. Но я помнила, что на моем теле установлена «подслушка». Вдруг гости Тиберия примут ее за какую-нибудь огромную бородавку или нарост?! Этого я не переживу.

Гарри опять поднимал нас с наполненными кубками — требовал выпить за Тацита.

— Выпьем за человека, который занимается тем, что увековечивает наши имена! За достославного историка! — выкрикнул он.

Я начала пить, и у меня внезапно появилось ощущение, что я плыву по винному морю. Когда я допила кубок, оказалось, что я возлежу на подушках. Честно говоря, я и не помнила, когда вставала из-за стола. И вставала ли?

Гарри как будто и не пил вовсе. Он восседал за столом, как памятник самому себе. Потом он снова встал и, хлопнув в ладони, указал на Амальфи.

— Тацит! — сказал Гарри. — Я знаю, что ты обладаешь даром предвидения. Мы хотим услышать твои предсказания. Что ты видишь в своем хрустальном шаре?

— Мудрый и безжалостный к врагам Рима Тиберий! — Амальфи встал и втянул в ноздри теплый морской воздух. — Мой хрустальный шар очень мутный. Он замутнен той атмосферой, которая вокруг тебя. Это атмосфера предательства и злых козней. За этим столом сидит только один человек, который является тем, кем является на самом деле. Недобрые знаки на небесах предсказывают, что будет насилие. И будет... — Амальфи замолчал и тихо-тихо прошептал: — Смерть...

— Супруг мой! — воскликнула графиня и положила свою белую руку на плечо Гарри. — Тацит сегодня не в духе. Ему мерещатся заговоры, а между тем эта ночь создана для любви и забав, а не для мести и злобы. Мы сыты и пьяны. Пора перейти к увеселениям.

«Император» помолчал, словно прислушиваясь к своему внутреннему голосу. Посмотрел на «жену» с улыбкой и поднял свой кубок.

— Юлия права! Наше вино крепкое, наш стол богат, но нам уже наскучили яства. Мы готовы к новым развлечениям. И пусть разверзнутся небеса над тем, кто думает иначе.

Джекки и Карла лежали на кушетке, целовали и гладили друг дружку.

Мистер Амальфи спал, уткнувшись лицом в блюдо с фруктами. Вдруг я услышала его голос — как ни странно, достаточно твердый для много выпившего человека.

— Мисс Зейдлиц, вы в состоянии поговорить со мной?

— Я?.. Да!

Два эти слова дались мне с огромным трудом: я ворочала языком камни. Перед глазами все время плавали какие-то разноцветные пузыри и мелькали искорки.

— Вам нравится оргия? — спросил Амальфи. — Лично мне — нет. Здесь очень скучно. Ужасно скучно, плоско и пошло!

Он отхлебнул из кубка и поморщился.

— Вы — единственная, кто сможет разворошить это осиное гнездо. Станцуйте!

— Бог с вами, Тацит, — пробормотала я. — Я нахожусь в таком состоянии, что вряд ли «дотанцую» до собственной койки.