Как-то раз, в начале декабря, какой-то несчастный стокгольмец имел неосторожность проходить мимо нас с Пией на перемене. Помню, я видела, как этот парень ухмылялся, глядя на рождественские гирлянды на улице Эспланаден, — он явно ожидал большего.

Есть такие люди, которые идут, неподвижно глядя вперед, словно пожиная урожай взглядов, которыми их одаривают со всех сторон, и прекрасно знают, что все на них смотрят. Парень был как раз из таких. Это был стильный чувак, так считал не только он, но и мы.

Пия тут же подставила ему ножку.

Он еле удержался на ногах и уже готов был вмазать ей по полной программе, когда она на него посмотрела. Затем просто кивнула на свободный стул, и он сел, не сводя с нее глаз.

Пия улыбнулась.

Он был похож на корабль, пробитый насквозь торпедой.

Наконец он вздрогнул и посмотрел на наши баночки с кока-колой и крошки от марципанов. На лбу у него была написана реплика в духе: «Bartender, another one for the ladies», но с марципанами это не годилось.

— Бросай кости, — нежно сказала ему Пия, изображая норландский диалект, каким она себе его представляла.

— Чего? — с глупым видом переспросил красавчик стокгольмец.

Улыбнувшись, Пия ответила, снова коверкая слова на манер диалекта.

— Ну вы девчонки, даете, просто нереал! — засмеялся он, выговаривая слова на стокгольмский лад. — Фиг вас поймешь!

Пия спросила, как мне этот тип.

Я ответила на местном сленге, что парень — супер. И мы обе вопросительно на него посмотрели. (Если вы родом не с севера, то даже не пытайтесь понять нашу речь, все равно ничего не получится.)

Он покраснел и заерзал на стуле.

— Вы тут все такие спокойные, — пробормотал он.

Приехали. Вы часто слышите это слово применительно к норландцам? Доколе несчастных норландцев, самых нервных людей во всей Швеции, будут считать «спокойными»?

Мы вытянулись в струнку на своих стульях и стали немного раскачиваться. Пия тихонько запела, не раскрывая рта.

Красавчик с ужасом посмотрел на нее. Пия пела все громче и громче. Народ за соседними столиками стал оборачиваться. А она продолжала раскачиваться, постепенно пение перешло в вой с непонятными словами.

Стокгольмец в страхе замахал руками. Пия закрыла глаза и запела еще громче. Он встал и заковылял прочь. Похоже на этот раз он понял, что мы далеко не такие спокойные, как кажется на первый взгляд.

— Лох стокгольмский, шуток не понимает, что тут поделаешь! — крикнула Пия ему вслед, подражая норландцам. Кругом заржали, а красавчик скрылся в дверях, стараясь держать осанку.

— Он ведь ничего плохого не сделал! — сказала я.

— Это его не оправдывает, — ответила Пия.

ДЕКАБРЬ

Я хочу населить всю тундру!

— Любовь, любовь! — сказала Пия. — Все зависит от климата.

Осеннее полугодие подходило к концу, мы сидели в заднем ряду актового зала и играли в крестики-нолики. Со сцены вещали что-то о специализации в старшей школе, и большинство учеников перерисовывали на бумажки дурацкие столбики, изображенные на большом экране над головой лектора по профориентации. Возле столбиков были нарисованы стрелки вверх, вниз и в стороны, а текст в самих столбиках, как всегда, прочесть было невозможно.

(По-моему, эти самые столбики со стрелками всегда показывают на проекторах. Иногда они изображают комитеты риксдага, иногда химические элементы в углеродном цикле.)

Лектор все объяснял и показывал, народ записывал, а наискосок передо мной сидел Маркус. Пия выиграла в крестики-нолики три партии подряд, потому что я все время исподтишка смотрела на темноволосый затылок Маркуса, вздыхала и не могла сосредоточиться.