– Юра, что случилось? – я нахмурился, задавая вопрос вслух.

– Понятовский сбежал, – буквально выплюнул Репнин. – И никто даже не может сказать, когда именно это произошло. Вполне может быть еще до того момента, когда битва началась.

– Тьфу ты, я-то уж подумал, что погиб кто, – я выдохнул с облегчением. – Ничего, далеко не убежит. Я за его голову награду назначу. Так или иначе, но мы его найдем. Что-то еще произошло?

– Король Август совсем плох, государь Петр Алексеевич. Ежели хочешь живым застать, то поспешить нужно.

Я кивнул и вышел из библиотеки, направляясь в покои короля. Я ведь оттягивал эту встречу до последнего, потому что не знал, что можно сказать старому больному человеку, который, возможно, вообще не виновен в происходящем, слишком уж вовремя его удар хватил. У дверей, ведущих в апартаменты короля я на мгновение остановился, а затем решительно вошел внутрь. На меня обрушился запах, всегда сопровождающий тяжелую болезнь. В этой полутемной комнате он был невероятно концентрирован, словно усилен в несколько сотен раз. Меня едва не вырвало, но я сдержался и сделал шаг к огромной кровати, на которой лежал Август, который выглядел так, словно от него осталась всего половина. Подойдя поближе, я наткнулся на его взгляд. Сейчас на пороге смерти, взгляд этого короля, который никогда королем по сути не являлся, был как никогда ясен. Говорить он не мог, лишь промычал что-то невразумительное и протянул ко мне дрожащую руку. Я сначала не понял, чего он хочет, но затем до меня дошло: Август боится. Он боится умереть в одиночестве, брошенный, покинутый даже собственными слугами. И это действительно было страшно. Колебался я недолго. Решительно придвинув к кровати кресло, я сел в него и, протянув руку, сжал его ладонь – холодную, покрытую тонкой, словно пергаментной кожей. Я ничего не говорил, все слова были ни к чему. Август с благодарностью сжал мою руку, а в его глазах промелькнуло облегчение. Я сидел, сжимая в своей руке руку своего умирающего противника, и смотрел, как из уголков прикрытых глаз по морщинистым щекам текут тонкие ручейки. Не знаю, сколько я так просидел, вероятно, не слишком долго, но встал я лишь тогда, когда его рука разжалась, освобождая мою, и упала на кровать. Попытавшись нащупать пульс, и не сумев этого сделать, я встал, подошел к двери и столкнулся с перепуганным старым слугой.

– Его величество скончался только что, – отрывисто бросил я ему. – Я надеюсь, у вас хватило ума причастить короля, перед кончиной?

– Да, ваше величество, – закивал старик, просачиваясь мимо меня в комнату и бросаясь к своему господину. – Его величество причастили еще утром, до начала битвы.

– И где ты шлялся? Почему оставил его одного? – подойдя к окну, я решительно распахнул створы, впуская в комнату морозный свежий воздух.

– Я одежду перешивал, чтобы было во что его величество обрядить, – пролепетал слуга, с ужасом глядя на мои манипуляции. – Его величество слишком сильно похудел за время болезни, все его костюмы стали большими. А специальное погребальное платье никто… – он запнулся и принялся укладывать тело таким образом, чтобы окоченение не навредило ему.

– Ему даже не сочли нужным погребальный костюм сшить. Какие прекрасные взаимоотношения, – процедил я, глядя, как суетится этот слуга, как осторожно он прикасается к королю, словно боится причинить боль. Поймав его очередной взгляд, который он кинул на меня и на окно, я приподнял бровь. – Что? Ему свежий воздух уже не повредит, а вот все остальные вполне могут задохнуться и разделить судьбу своего господина, – в комнату вошел какой-то придворный, с опаской смотревший на меня, словно опасающийся, что я сейчас наброшусь на него и как минимум покусаю.