— Кто заболел, Джозеф? — спросил он, испуганно озираясь на миссис Бартлетт, осторожно маневрировавшую входной дверью.

— Хозяйка. Старая совсем.

— Ой! А я два раза позвонил. — Он глядел на меня виновато. Я провел его в комнату. Он ужасно расстроился. — По-твоему, не надо было?

— Да все звонят. Иначе как сюда попадешь. И перестань убиваться.

Эйдлер блистал элегантностью: широкоплечее пальто, твидовый костюм рукава без обшлагов — писк моды. Свежий, здоровый. Шляпа тоже новая — очень жесткая, с прямой тульей. На лбу от нее осталась красная полоса.

— Садись, Майк. — Я расчистил для него стул. — Ты ведь тут у нас еще не был?

— Нет, — пробормотал он, оглядывая комнату, не в силах скрыть удивление. — А я думал, у вас квартира.

— Наша старая? Но мы давно съехали.

— Знаю. Ну, я думал, снимаете какую-нибудь такую квартиру.

— Тут удобно.

Комната, надо правду сказать, предстала не в лучшем виде. Мария кое-как убрала, но — мятые покрывала, полотенца на вешалке будто неделю не стираны, из-под кровати свой гнутый ряд выказывали каблуки Айвы. Да и день не отличался прелестью. Небо висело близко-близко к земле, и неопрятные тучи все от нашего тротуара до горизонта закляксили тенями. И погодка лезла в комнату. Стены над отоплением — грязные, как снег на дворе, а полотенца, салфетки и прочее будто выкроены из той же ткани, что небо.

— Ты тут с осени, да?

— С июня. Скоро девять месяцев.

— Неужели так долго? — с изумлением.

— Вот, десятый пойдет.

— И никаких новостей?

— Неужели я стал бы скрывать от тебя новости? — почти крикнул я. Он вздрогнул. Меня это смягчило, я сказал: — Да нет, без перемен.

— Не обязательно откусывать мне голову только за то, что я спросил.

— Ну, понимаешь, все задают одни и те же вопросы. Устаешь отвечать. Одно и то же, без конца. Стреляют вопросами, и я, как спаниель, должен кидаться за ответами. Чего ради. Я, между прочим, не претендую на сертификат вежливости. Уф!

Эйдлер так покраснел, что полоса, оставленная над бровями шляпой, сделалась белой.

— Ты не очень-то любезен, Джозеф.

Я не ответил. Смотрел на улицу, на дворы, на грязные буруны снега.

— Ты так изменился. Все говорят, — сказал он, уже градусом ниже.

— Кто — все?

— Ну, те, кто тебя знает.

— Я ни с кем не вижусь. Ты, очевидно, про то, что было в «Стреле».

— Ну, это как раз частность.

— Я в «Стреле» был, кстати, не так уж виноват.

— У тебя характер портится.

— Предположим. Ну, и что тебе от меня надо? Ты пришел сообщить, что у меня портится характер?

— Я пришел с тобой повидаться.

— Очень мило с твоей стороны.

Он смотрел на меня распаляясь, поджав губы. Меня разобрал смех. Он вскочил, кинулся к двери. Я втащил его обратно.

— Ну, не уходи, Майк. Не идиотничай. Сядь. Я же не над тобой. Просто подумал: вот жду-жду — заглянет кто-то. А приходит человек — и я его оскорбляю.

— Рад, что ты сам это сознаешь, — проскрипел он.

— А то не сознаю. Сознаю, конечно.

— Зачем на людей кидаться? О господи…

— Знаешь, это как-то само получается. Как говорят французы, c'est plus fort que moi (Это сильней меня).