— Хорошенькая радость. — Но он, кажется, смягчился.

— Я почти никого не вижу. Забыл, как себя вести. И ведь я стараюсь не закипать. Но, с другой стороны, те, кто меня обвиняет в плохом характере, они же не нюхали такой жизни, когда ни души, как в лесу. Произошли кой-какие перемены, Майк. Ты занят, ты процветаешь, и дай тебе бог. Только давай не будем.

— Да в чем дело?

— Мы временно оказались в разных классах. Такой расклад. Нет, не спорь. Хотя бы то, как ты воспринял эту комнату, как озирался…

— Не понимаю, о чем ты. — Ему явно не по себе.

— Прекрасно ты понимаешь. Не такой дурак. Не уподобляйся Абту, который любит говорить: «Не улавливаю твоей мысли». Мы правда в разных классах. Хотя бы разница в одежде это доказывает.

— Какие перемены. Какая разница. — Он качнул головой огорченно, задумчиво. — Ты всегда был совершенно разумным человеком.

— Я был компанейский.

— А теперь такое порешь. Тема себя исчерпала.

— Ну, как ты съездил? — спросил я.

Он оставался до вечера, старался все свернуть на старые рельсы. Но после такого вступления это было невозможно. Он был бодр и деловит, избегал шероховатостей, боялся опять вляпаться. Кое-как охватили ряд тем: общественное мнение, война, наши друзья и опять война. Минна Серватиус ждет ребенка. Да, я что-то такое слышал. Джордж Хейза вот-вот получит офицерское звание. Тоже слышал. Ходят слухи, что Абта отправляют в Пуэрто-Рико. На той неделе Эйдлер уточнит. Он едет на Восток.

— Знаешь, Джозеф, — сказал он в четыре часа, — мы бы с превеликим удовольствием, как раньше, забегали к тебе потрепаться. Но куда денешься. Некогда. Тебе самому скоро так станет некогда, как и не снилось.

— Да, все меняется. C'est la guerre. C'est la vie1 (Война есть война. Такова жизнь). Милый штампик.

— Как ты, однако, офранцузился.

— Слушай, а ты Джефа Формана помнишь?

— Да, читал. Посмертная медаль. Бедный Джеф.

— C'est la vie.

— И вовсе не остроумно. — В голосе звякнула укоризна.

— Это просто пошло еще с прошлой войны. Я и не собираюсь острить. Но ведь и своими вытянутыми физиономиями мы Джефу не поможем. Верно?

— Может быть.

В таком вот стиле свиданье тащилось к концу.

— Будешь на Востоке, — говорю я, — разыщи Джона Перла. Он соскучился по Чикаго. Ты бы к нему заглянул, — и я прибавляю со смешком: — Кстати, можешь набежать на еще одного чикагца в Нью-Йорке. На Стайдлера. Он давно что-то не заходит. Скорей всего, взял деньги у брата.

— Альф?

— Его брат написал песню и хочет, чтоб Альф отвез ее в Нью-Йорк. Ищет издателя.

— Если есть шанс напороться на Стайдлера, я лучше перебьюсь без Перла. Почему он не в армии?

— Говорит, нам, нормальным середнячкам, войну предоставил.

— И ты с ним видишься. Я бы не стал. Он тебе не чета. Держись от него подальше.

— Ах-ах! Он меня не укусит, К тому же голь перекатная не имеет права выбора. Цитирую свою племянницу. Строку, посвященную мне.

— Ну да? Дочка Эймоса?

— Да. Девочка выросла.

И Майрон удалился, явно недовольный результатами своего визита. Я вышел с ним на улицу. Дотащились до угла по забывшему о белизне снегу. Пока ждали у перехода к остановке автобуса, Майрон совал мне деньги в долг.

— Нет, — сказал я и мягко отвел его руку.