— Но это было до того, как ты меня похитил.

Дальше несчастная девица поведала, по какой причине она предпочла меня даже двужильному Четвертачку. Как Дездемона, она полюбила меня за муки. Что-то в моей башке начало путаться, и я машинально съел бутерброд с колбасой.

— У меня никогда не было архитектора, — пожаловалась Валерия. — А были одни мерзавцы. Кроме, конечно, Четвертачка. Давай, Саша, помянем его по капельке. Мне кажется, после бутерброда ты заметно окреп.

Едва мы успели помянуть таким-то тягучим черным вином, как без стука отворилась дверь и появился рабочий в черном комбинезоне, в черной кепке, надвинутой на глаза, и с черной сумкой для инструментов через плечо. Валерия вскинулась, не понимая, кто это нам посмел помешать, но я-то сразу узнал немолодого, сутулого человека, потому что это был Гречанинов.

— Недурно устроился, Саша, — сказал он, окинув быстрым взглядом нашу любезную парочку. — А я вот, извини, немного замешкался.

От знакомого учтивого голоса, от внезапности его появления меня сковало, точно морозом. Не сон ли это? Потом разобрал дурной смех.

— Стахановец, истинный стахановец! — пробулькал я, давясь каким-то вязким комком. Тут и Валерия опомнилась, признала гостя. Попыталась заверещать, но Гречанинов положил ей на плечо дружескую руку, и шебутная девица сомлела и как бы уснула. Григорий Донатович бережно опустил ее на пол.

— Ну что, дел много. Встать сможешь?

— Да.

— Могола надо разыскать быстро.

— Я знаю, где его кабинет.

— Поглядим и в кабинете.

— Катя в подвале. — Мы разговаривали так, словно у себя дома. Гречанинов присел на краешек кровати. Валерия мирно посапывала на полу.

— Понимаю, тебе туго пришлось, но, пожалуйста, соберись с духом. Катю вызволим, но сперва — Могол.

На душе у меня было блаженно.

— Я знал, что вы успеете. Могол дал мне срок до завтра. Сейчас ночь или утро?

— Вечер, Саша. Ночью сюда не попадешь… А на что он тебе дал срок?

— Чтобы вас разыскать.

Гречанинов не удивился:

— Ну вот и разыскал.

Валерия сладко потянулась во сне, может быть, ей привиделся удавленный Четвертачок, двужильный любовник.

— Хорошая девушка, — сказал я. — Полюбила меня.

— Ничего удивительного, — согласился наставник. — Ты парень немолодой, но видный.

Из брезентовой сумки достал уже знакомый мне плоский пистолет, и что-то еще там металлически звякнуло.

— Держи, приятель.

— Спасибо.

Григорий Донатович усмехнулся:

— Вот что, Саша. Ты, пожалуйста, разожмись. Не напрягайся. Дело предстоит самое обыкновенное. Что-то вроде охоты. Так и настройся. Ты же игрок, верно?

— Игрок.

— Ну и сыграем с ними в эту чертову рулетку, у которой всего одно правило. Но его ты должен знать. Оно простое. Каждый ход или выигрышный, или последний. Заманчиво, да?

Он хотел меня подбодрить, потому что не верил, что я справлюсь. Он разговаривал со мной, как со слабаком, и этому тоже я был рад. Лишь бы он больше не исчезал.

— У меня только почки отбиты, — обнадежил я. — А ноги целые.

Скрипя суставами, я слез с постели и прошелся по комнате. Пистолет попытался сунуть за пояс, но он там не умещался.

— Не надо, — сказал Гречанинов. — Держи в руке. Вдруг пригодится. Без нужды не пали. Только в крайнем случае. Лишний шум ни к чему.

Мы вышли в коридор, плохо освещенный. Возле двери, головой упершись в стену, лежал караульный — какой-то новый немолодой мужчина. Вид у него был безопасный.

До лифта — и дальше — на лифте, вплоть до кабинета Шоты Ивановича, где он меня принимал, добрались без всяких приключений, никого не встретив.