Мои мысли погрузились в далекое прошлое, туда, где бакалейщик из магазина напротив – я помнила, как он выглядел, хотя напрочь забыла его имя – кричит на моем родном языке на мальчишек из семьи Ласло. Сорванцы на пути в школу забавлялись тем, что крали у него с прилавка перед магазином линцерское печенье. Я почти чувствовала сладкий медовый запах mézeskalács – пряников, которые на первом этаже пекла anyukám – наша мама, и от этого вдруг впервые за долгое время мне захотелось есть.
Я подумала, что если еще немного полежу с закрытыми глазами, то увижу, как Бернадетт встает с постели и начинает утреннюю молитву. Мне безумно хотелось поговорить с ней, разве она об этом не знает? «Пожалуйста, Бернадетт, просыпайся».
– Вы спите, тетя Хелена?
Твердый голос Финна вырвал меня из воспоминаний и мгновенно стер видение моей старой спальни, как обрушивающаяся на берег волна сметает замок из песка. Я медленно повернула голову и взглянула в лицо внучатого племянника, у которого были точно такие же глаза, как у Бернадетт, с такими же бровями вразлет. Я иногда думала, что, может быть, именно из за этого сходства так всегда любила его. Казалось, судьба дает нам с сестрой второй шанс.
– Тетя Хелена? – снова позвал он, беря меня за руку. Я не осознавала, насколько холодна моя кожа, пока не почувствовала на ней тепло его ладони.
– Я еще не померла, если ты хочешь знать именно это.
Я все еще произносила звук «а» как нечто среднее между «а» и «о», так как за все эти долгие годы не смогла отделаться от акцента.
Его глаза улыбались, но лицо было серьезным – выражение, которое моя сестра довела до совершенства. Меня это поначалу всегда обескураживало, так как было непонятно, что они думают на самом деле.
– Я привез Элеонор, чтобы познакомить с вами. Я вам о ней рассказывал, помните?
Я сощурилась при виде неясной фигуры рядом с ним и тут почувствовала, что сестра Кестер надела на мой нос очки и сунула под голову еще одну подушку, чтобы я могла подняться в полусидячее положение.
Я нахмурилась при виде худощавой девушки со светло каштановыми волосами и широко поставленными голубыми глазами, удивляясь, зачем Финну вздумалось притащить ее сюда. Наверное, в глазах других она казалась застенчивой, так как чуть чуть сутулилась, а плечи ее были напряжены, словно она готовилась к удару. Но тут она вышла вперед, больше не пытаясь прятаться за спиной Финна, и посмотрела мне прямо в глаза. Она напомнила мне одну из русских матрешек, которую однажды подарила мне на Рождество мать – внутри каждой фигурки пряталась другая меньших размеров, скрываясь от ваших глаз до тех пор, пока вы не откроете первую, самую большую.
Я еще сильнее нахмурилась.
– Да, ты об этом говорил. Я ведь велела тебе не беспокоиться. Мне здесь не нужны лишние люди, которые только будут создавать суету в доме. Мне вполне достаточно миссис Адлер и моих сиделок с их возней вокруг меня со шприцами. Удивительно, как с таким количеством дырок от уколов я еще не превратилась в швейцарский сыр. Если у меня появится еще одна так называемая помощница, я уже через месяц отправлюсь на тот свет.
Финн едва заметно поморщился, и я поняла, что мы оба вспомнили тот день, когда он обнаружил меня на полу рядом с постелью Бернадетт, заигрывавшей со смертью, как со старым возлюбленным.
– Со мной сейчас все в порядке, – добавила я, чуть смягчив тон.
– А вот со мной нет, – сказал он. – Я не могу все время находиться рядом с тобой, и мне кажется, что тебе здесь одиноко в компании одних сиделок. Элеонор могла бы читать тебе или вести приятные беседы, обсуждать книги, кинофильмы. А когда ты поправишься, она сможет отвести тебя в церковь, чтобы повидаться со старыми друзьями.
Я замерла, возмущенная тем, что он решил вернуть меня к прежней жизни, словно все, что случилось, было выдумкой, как в тех старых кинофильмах, которые мы с Бернадетт иногда смотрели. |