Возможно, я видела все это лишь потому, что мне позволяли видеть. Мать скрылась на кухне, продолжая ворчать.

– Еве надо искупаться на ночь. У нее весь день болела голова, и, думаю, ей не помешает массаж, который ты так хорошо умеешь делать.

Я последовала за ней на кухню, на ходу закатывая рукава. У меня не было времени переодеться, и оставалось надеяться, что запах жареной курицы не пропитает мой деловой костюм. У меня были две добротные юбки, и я меняла их в разных сочетаниях с пятью блузками. Было сложно представить, что запах пережаренного жира будет благосклонно воспринят коллегами из инвестиционной компании «Бофейн и партнеры».

Я принялась смешивать муку, соль и яйца для кляра, а мама в это время мыла в облупленной фарфоровой раковине цыпленка. Я тихо напевала про себя, пытаясь выдержать ритм симфонии, которая, казалось, всегда играла у меня в голове. Мать выключила кран. Она вытирала цыпленка бумажным полотенцем и казалась полностью поглощенной этим занятием.

– А ты сегодня разве не играешь у Пита?

Обмакнуть, встряхнуть, повернуть. Я сосредоточилась на процессе покрывания курицы кляром в надежде скрыть легкую дрожь в руках.

– Почему то Пит сегодня не позвонил. Думаю, они нашли другого пианиста, который может приходить регулярнее. Кроме того, надо искупать Еву.

На сковородке зашипел жир, мать отбросила с лица волнистую прядь седеющих волос. Был лишь конец мая, но знойное чарльстонское лето уже заявляло свои права, пытаясь задушить город в своих жарких объятиях.

– Элеонор, а с каких это пор ты ждешь его звонка? Просто приди и поиграй пару часов. Ведь он неплохо платит. Поможешь Еве принять ванну с утра, до того, как уйдешь на работу.

Я вытерла лоб рукой, пытаясь смахнуть капельки пота.

– Я действительно устала сегодня, мама. Не знаю, стоит ли идти туда.

Ее молчание было красноречивее всяких слов. Оно словно кричало, напоминая о том жарком лете четырнадцать лет назад, когда я убила все ее мечты.

– Ты же можешь взять такси, – сказала она не допускающим возражений тоном, словно уже победила меня в этом споре, и, если честно, так оно и было.

Обмакнуть, встряхнуть, повернуть.

– Хорошо, мама, – сказала я, укладывая первый куриный окорочок на сковородку и наблюдая, как его кожа пузырится в кипящем масле.

После ужина, который прошел в относительном молчании, я смахнула с тарелок остатки еды и отправилась в свою комнату переодеться. Я натянула красное атласное платье с довольно низким декольте, которое плотно облегало мое тело. Мать переделала его из вечернего платья Евы, когда узнала, что в баре Пита в Северном Чарльстоне ищут пианиста, который мог бы играть там по вечерам и в выходные, чтобы случайно забредшие посетители задерживались послушать музыку и покупали больше напитков.

Глен вскочил на ноги.

– Я забыл на переднем сиденье пиджак и кошелек. Дай ка я их заберу, пока ты еще не уехала.

Он схватил ключи со стола в прихожей.

Глаза Евы сверкнули, когда она увидела, как Глен выходит вместе со мной из двери, ведущей на крыльцо. Он прошел по ступенькам до обочины, где была припаркована его машина, нарочито стараясь не прикасаться ко мне, и сунул ключи мне в руки.

– Ты вовсе не обязана ехать туда, Элеонор.

Неужели он догадывается? Я пристально посмотрела в его глаза – он говорил совершенно искренне.

– Это всего лишь на пару часов.

Я опустила глаза на руки с коротко обрезанными ногтями – все эти годы я была верна этой привычке.

– Ты не обязана туда ехать, – повторил он так тихо, что я едва смогла разобрать слова, и теперь была уверена – он знал, что, как только смолкнут звуки фортепьяно, я снова примусь искать кого нибудь, кто смог бы дать мне то, чего он никогда не сможет.