– Не могу поверить, что она еще сохранилась, – сказала сестра, крепко зажав выкройку в руках. Она смотрела на меня в смятении, не понимая, хочу ли я просто поделиться воспоминаниями о прошлом или намеренно напоминаю ей о несбывшихся мечтах, которые разлетелись, как конфетти из хлопушки.

– Между прочим, прекрасная выкройка, – заметила я. – Особенно если использовать более современную ткань. Клетчатые костюмы такого цвета нынче не в моде.

Мы смотрели друг на друга, и улыбки постепенно исчезали с наших лиц, словно мы одновременно поняли, что в последний раз согласие между нами было в тот самый день, когда мы поехали, чтобы проверить, кто сумеет выше забраться на старый дуб.

– Не думаю, что она может пригодиться, – сказала она. – Если ты разбираешь буфет, чтобы выкинуть всякий хлам, можешь и это добавить в кучу, которая пойдет на помойку.

Пожалуйста, не надо, хотелось закричать мне. Она по собственной воле выстроила чистилище и заставляла меня разделять с ней это заточение. И при этом почему то считала, что ключ к нашей камере у меня. Может быть, так оно и есть, только я не пребывала в постоянных размышлениях об этом – мне это вовсе не свойственно. Элеонор должна была сама найти выход из тюрьмы, выковать собственный ключ к свободе. Потому что я устала смотреть, как она бьется о непреодолимую стену придуманной жизни, словно мотылек, летящий на свет лампы, о стекло.

– Ты права, – сказала я, намеренно стараясь ранить ее своими словами, чтобы снова зажечь эту искру. – Мне придется отдать эту выкройку, потому что в этом доме она вряд ли кому то пригодится.

– Мы что, кого то ждем? – раздался из гостиной голос матери.

Элеонор положила выкройку на буфет, и мы обе выглянули из окна, выходящего на улицу. Перед домом только что припарковался черный «Мерседес», с заднего сиденья которого выпорхнула маленькая девочка в умопомрачительном розовом наряде, сжимавшая что то в руках. Мы увидели, как мужчина, сидевший за рулем, вышел из машины, взял малышку за руку и они поднялись по ступенькам к передней двери.

– О боже, – произнесла Элеонор, поглядывая на лестницу, словно ища путь к отступлению. Затем она бросилась к двери и распахнула ее прежде, чем неожиданные посетители успели нажать на звонок и понять, что он сломан. Она улыбалась так, как я давно уже не видела, обратившись сначала к маленькой девочке.

– Привет, Джиджи. Вот уж не ожидала тебя так скоро увидеть.

– Вы забыли сумочку. Я нашла ее в своей комнате.

Я узнала старый кожаный мешок, который Элеонор использовала в качестве сумочки.

Мужчина опустил руку на голову девочки, и этот жест вызвал у меня желание рассмотреть их поближе, поэтому я подъехала на коляске к окну. Это было совершенно непроизвольное движение, но оно так много сказало мне об отношении этого мужчины к окружающему миру.

Я видела, как Элеонор пытается вытеснить их на крыльцо, поэтому развернулась и поставила коляску так, чтобы они могли видеть меня через дверной проем.

– Ты не собираешься нас представить друг другу, Элеонор?

Она замерла на месте, и на какое то мгновение мне показалось, что она откажется это сделать. Но потом отступила назад и открыла дверь пошире.

– Это – Финн Бофейн и его дочь Женевьева. Похоже, сегодня утром я забыла у них дома сумку, когда приезжала забрать машину.

Я поздоровалась с гостями, внимательно изучая мужчину. Я задержала на нем взгляд дольше, чем принято, удивляясь, почему он выглядит таким знакомым. Он был высоким и стройным, как Глен, и я решила, что, наверное, когда то он был теннисистом или бегуном. Глаза его были необычного серого оттенка. Такие глаза излучают дружелюбие, и кажется, что их легко читать, но только до тех пор, пока вы не познакомитесь с их обладателем поближе. Вокруг него витали темные тени, как и вокруг Элеонор, и я подумала, что, возможно, это и притягивало их друг к другу.