Наконец Николай встрепенулся, как будто сбрасывая с плеч тяжелый груз, и потянулся к бутылке, снова разливая водку в стаканы.

— Э, да ты снова не выпил! Брось, Банда, хрен с ними. Давай вмажем по единой, а там — будь что будет!

— Не-ет, так просто я им не дамся… Но по единой, как ты сказал, можно, — и Банда решительно опрокинул в себя полстакана водки, даже не поморщившись.

— Вот так-то, — радостно подхватил Самойленко, тут же с энтузиазмом поддержав Сашку. — Этак нам веселее ночь коротать будет. Правда, старлей?

— Слушай, а чего ты к Олегу-то приехал? Просто так или по делу какому? — вдруг вспомнив о неожиданном появлении Самойленко, спросил Банда.

— Вообще-то по делу. Мне его помощь нужна была. У нас в Одессе крутые дела творятся, и мне нужен был человек вроде Олежки — свой, надежный, который и спину мне, если что, прикрыть сможет. Да, видать, не судьба…

— Так, а что за дело-то, если не секрет?

— От тебя секретов нет. А вот они, — Коля махнул в ту сторону, где Банда засек автомобиль прослушивания, — услышат… А впрочем, пусть слушают, раз так. Мне-то этим делом заниматься уже не придется, видно.

— Ну так наливай еще, а то и впрямь тоскливо как-то, да рассказывай — все равно всю ночь сидеть, так хоть компанию мне составишь, — Банда протянул пустой стакан, и Коля живо исполнил его просьбу.

Они выпили. Самойленко уселся поудобнее и, снова «развязав» — как тут удержаться, если столько тяжелых и невероятных известий сразу валится на голову, — попросил у Банды сигарету и начал рассказывать:

— Это мог бы быть «материал века». Может быть, не уступил бы по сенсационности и рассказу об этих деятелях, — он кивнул в сторону улицы. — Короче, у нас в Одессе есть одна больница, при ней роддом, и там вдруг стали происходить странные вещи — резко возросла детская смертность. Во время родов. Представь, оклемается мать от наркоза…

— Слушай, а рожают разве под наркозом? — Банда был не очень-то сведущ в этом деле, но представлял себе роды несколько иначе.

— Нет, без наркоза. Но если кесарево сечение делают…

— А-а, тогда понятно.

— Короче, оклемается роженица, а ей — очень сожалеем, но ваш ребенок родился мертвым. Ну и следуют всякие разные объяснения… Дескать, и показать нельзя — плод, мол, выглядит так, что вам лучше его не видеть. Словом, родители в конце концов успокаиваются, смиряются и даже не пытаются похоронить своего несчастного ребенка. Мертвый и мертвый, что поделаешь. Там готовы и документы оформить так, что в итоге женщина выходит из роддома как бы после аборта.

Язык уже не очень-то слушался хозяина, но рассказывал Самойленко хотя и несколько путанно, все же увлеченно, в очередной раз загоревшись сегодня и воспрянув духом:

— Ну, в общем, дела так разворачиваются, что ни похорон, ни могилки — ничего, никаких следов… Кое-кто из родителей об этом и не спросит. Что ж, если они это дитя никогда живым не видели, чего и хоронить-то? Кому-то расскажут о том, что ребенок родился хоть и живой, но с такой патологией, что и нескольких минут не мог прожить вне материнской утробы, — вроде не хватает какого-то жизненно важного органа, например, так что спасти было никак нельзя…

— Да, дела! — присвистнул Банда, а Коля тем временем продолжал:

— Словом, до определенного момента все шло в этой больнице очень четко… Слышь, Банда, давай еще по глотку, потому как ночью без водки о таких страстях и рассказывать-то трудно.

— Давай, я что, против? — Банда заинтересовался и ждал продолжения.