— Чарли, будь здесь и присматривай за поездом. — Он секунду подумал и добавил: — Ты же подождёшь нас, правда?

— Само собой… если только эти атлантские подпольщики не заявятся…

Ник кивнул, и они с Джонни-О отправились на юг, пробираясь сквозь заросли живых кустов. Густые ветки щекотали им на ходу внутренности.

Наконец они выбрались на узкое шоссе, ведущее с востока на запад. Дорога бежала по плоской, лесистой территории Флориды. Ник повернул на восток, и друзья пошли по шоссе — по асфальту всё же идти легче, чем по вязкому, топкому грунту.

— Ты хоть когда-нить скажешь, куда мы топаем? — не выдержал Джонни-О.

Ник отвечал, не взглянув на спутника:

— Идём на восток, пока не упрёмся в побережье.

— Зачем?! Слушай, если ты хочешь, чтобы я был твоим телохранителем, то я хотя бы должен знать, какого мы прём невесть куда!

— Я никогда не говорил, что ты мой телохранитель. Если не хочешь идти со мной — не надо.

— Вот зануда! Нет чтоб просто ответить на вопрос!

Ник остановился и повернулся к спутнику, раздумывая, как много можно ему открыть. Если вообще стóит что-то открывать.

— Когда ты умер? — неожиданно спросил он.

— Чиво-о? Эт’ те зачем?

— Надо.

Джонни-О потупился, потоптался…

— Ну… это… Я точно не помню…

— Говори, про что помнишь.

Джонни-О потребовалось какое-то время, чтобы прошерстить остатки памяти.

— Когда я умер… когда я умер… Во! Тогда моим любимым радиоспектаклем был «Свистун».

Радио, подумал Ник. Значит, где-то тридцатые, может, сороковые годы…

— Место, куда мы идём — уже часть моей истории, а для тебя оно — будущее. Поэтому что бы я ни сказал, у тебя только возникнет ещё больше вопросов, а у меня нет ни времени, ни охоты на них отвечать. — Ник повернулся и продолжил путь.

— Ух, как же ты мне надоел, — сказал Джонни-О. — Правда, ты мне никогда особенно не нравился!

И с этими словами поплёлся вслед за Ником на восток.

У великих трагедий — великие последствия. Эти грандиозные потрясения рвут ткань как нашего мира, так и того, что лежит по ту сторону. Когда от страшной потери содрогается всё сущее, Междумир принимает удар на себя, словно буфер между двумя мирами.

В один солнечный вторник — похоже, слишком много трагических событий приходится именно на вторник — шесть астронавтов и одна школьная учительница предприняли попытку взлететь в небо. Вместо этого они ушли к звёздам.

Спроси любого, кто жил в то время, и окажется, что они до сих пор помнят мгновение, когда услышали или увидели, как космический челнок «Челленджер» взорвался на семьдесят третьей секунде после старта с мыса Канаверал. Картина ужасного взрыва запечатлелось в сознании человечества навечно, как в своё время — грибовидное облако над Хиросимой.

Земля скорбела о не только по погибшим душам, но по самой идее, ибо хотя полёты в космос всегда были и останутся опасным предприятием, в нас живёт невысказанная вера в то, что человеческая изобретательность и Божья милость обеспечат нам спокойное и безопасное вознесение в небеса. Однако во Вселенной существует извечное равновесие, и на каждый «Аполлон-13» найдётся свой «Челленджер». На каждое чудо — трагедия.

Но отвлекись теперь от яростного огненного фонтана в небе — историю не переделаешь. Взгляни лучше на мыс Канаверал, и ты увидишь космический корабль, вечно устремлённый в небо — он остался в Междумире в чудесный момент предвкушения полёта.