Энтони Берджесс. М.Ф.
Donna valente, la mia vita per voi, piŭ gente, é ismarita. В своем «Лингвистическом атласе Соединенных Штатов и Канады» Ханс Курат не признает изоглосс, совпадающих с политической границей вдоль 49-й северной широты. C'est embкtant, dit Dieu. Quand il n'y aura plus ces Français, Il y a des choses que je fais, il n'y aura plus personne pour les comprendre. Входят принц, Леонато, Клаудио и Джек Уилсоп.
Посвящается Лиане
Глава 1
– Господи помилуй, совсем голый? Все это было давным-давно. Я в то время еще не достиг совершеннолетия и теперь накладываю на того неоперившегося юнца в спальне «Алгоикина» позы и речи, которые называю взрослыми. Не думаю, например, чтобы я в самом деле ответил: – Скажем, функционально голый. Все оперативные зоны наружу. – И при белом свете? – При лунном. При девственном свете массачусетской луны. Между нами лежала неутолимая печаль Лёве. Поверьте, что я сказал следующее. Всему поверьте. – Идея была ее главным образом. Она сказала, можно считать это формой протеста. Сама, давно выйдя из студенческого возраста, не совсем вправе протестовать. Значит, это был, используя британское выражение, мой номер. Бесстыдное публичное совокупление как способ выражения возмущения. Против тиранических демократий, войн во имя мира, принужденья студентов к учебе… – Вы признаете это бесстыдством? – Скелетообразные индейские дети едят собачьи экскременты, когда посчастливится отыскать. – Я спрашиваю, вы приз… – Не было вообще никакого бесстыдства. Все произошло возле Мемориальной библиотеки Ф. Джаинату. Помощница библиотекаря мисс Ф. Карика только что заперла ее на ночь. Я отчетливо видел браслет-змейку, когда она ключ поворачивала. Отчасти мысли мои были заняты сочиненьем шарады про Лёве. Вот к чему я пришел: Лёве, юрист, опечаленно сидел в кресле, а я, нераскаянный, валялся на кровати. Голый, но не совсем. Он носил сдержанно радужный костюм из сингалина для свирепствовавшей снаружи нью-йоркской жары, жестокой, как зима. Из львиного в его внешности были лишь волосатые лапы, но это, в конце концов, родовое свойство животных. Однако фамилия вынуждала меня признать волосатость нечеловеческой и чувствовать при виде нее необъяснимый предостерегающий спазм внизу живота. С подобными спазмами – правда, в печени – я познакомился, когда профессор Кетеки излагал проблему той записи в дневнике Феивика от 2 мая 1596 года. Докурив сигарету, я ткнул ее в другие окурки. Лёве принюхался к дыму, как зверь. Спазм. – Это… э-э-э… галлюциноген? – Нет. «Синджантин». Продукт Монопольного управления Республики Корея. Я вычитал это на белой с зеленоватым золотом пачке, и добавил: – Я впервые наткнулся па них на Монреальской выставке. И именно там впервые почувствовал всю порочность разграничений. Пересек границу, но все же остался в Северной Америке. Лёве вздохнул, издав как бы (спазм) миниатюрное взрывное рычание. В очках сверкнуло отражение пылающей Западной Сорок четвертой улицы. – Не стоит говорить, – не стоило ему говорить, – как был бы шокирован ваш отец. Выброшен из колледжа за постыдный бесстыдный… – Коллеги-студенты восстали за мое восстановление. В кампусе гремят выстрелы. На закате жгут книги – реакционера Уитмена, фашиста Шекспира, гнусного буржуя Маркса, Вебстера с его многословием. Студент вправе публично трахаться. Я вытащил из пачки еще синджантинку и сунул обратно. |
