— А где ты жил? Адрес знаешь?

— Нет.

— Ты жил в городе или в деревне?

— В доме! Там знаешь как много людей.

— А на улице много больших домов? — спрашивал Яков.

— Домов много. И маленькие, и большие.

— Свой дом мог бы узнать?

— Зачем? Я не хочу к мамке. Она когда выкинула с машины, сказала, что голову мне отвернет, если опять домой приду.

— Ни хрена себе! Выходит, на смерть выбросили?— закрыл рот ладонью.

— Мамка, когда вытряхнула меня с машины, так и сказала, чтоб я провалился пропадом от ней, чтоб ее глаза меня не видали больше.

Яков, подавившись бранью, прибавил скорость.

— Давно они тебя бросили? — спросил Степку.

— Еще утром, совсем темно было. Я спал. Потом мамка велела уходить. Я не хотел, тогда за уши взяла больно. Я выскочил, она заругалась. Сам не знаю, что теперь делать? — покатилась слеза по щеке.

— Ладно, мужик! Поехали к нам, в райотдел, может, что-то придумаем, определим куда-нибудь. Не оставаться же на улице,— свернул с трассы на дорогу, ведущую в поселок, и только тут вспомнил, что впереди выходной и в райотделе кроме дежурных нет никого.

— Ну, а куда я его дену? Мне он зачем? Старикам навязывать чужое дитя сплошное безумие.

Сами еле тянем. Зарплаты у нас с отцом смехотворные, пенсия матери — копейки, если б не огород не знаю, как жили бы. А и поселковые надо мной хохотать станут, что чужого взял, мол, своего не сумел сделать, прослыву импотентом. На работе в насмешках утопят мужики. Но ведь, не мог же проехать мимо, как другие. Конечно, видели пацана, но мороку повесить на свои плечи не захотели. Так и промчали мимо. А Степка с утра до ночи ждал, кто сжалится и подберет его. Среди людей, на самой оживленной трассе, остался совсем один, как в пустыне. За целый день никто не остановился, не пощадил. Эх-х, люди! От того живем ровно звери, всяк в своей норе. Радость и горе не только от соседей, от родни прячем, чтоб не завидовали и не злорадствовали. От того жизнь наша такая, как бурелом непроходимый, не только тело, душу в клочья рвет,— остановил машину у крыльца милиции, хотел взять с собою Степку, но тот безмятежно спал, открыв рот, будить мальчишку Яшка не решился и пошел в райотдел один.

Дежурные дружно поздравили человека, сказали, что все смотрели передачу и очень переживали за Яшку. Даже начальник ни на минуту от телевизора не отошел, вместе со всеми радовался победе своего участкового и хвалил на все лады.

— Все хорошо, мужики! Но у меня в машине мальчонок спит. Я его на дороге подобрал, из дома мамашка выбросила. Ему пять лет. Куда-то определить нужно. А его уже пытались пристроить в приют, он оттуда слинял. Говорит, что били круто. Теперь ему ни убежать, ни вернуться некуда. Но что-то нужно придумать,— присел рядом с дежурным капитаном, какого весь поселок в глаза называл Анискиным за поразительное сходство с актером. Он и теперь сидел, хитровато прищурившись, и спросил:

— Яшка! Колись по совести, а может пацан твой кровный сынок? Подружка отказалась растить сама, ты и решил пристроить в приют, чтоб без мороки для себя мальчишку вырастить?

— Да как в голову взбрело? Разве я от своего сына отказался бы? — возмутился участковый, заметив, как разулыбались двое дежурных оперативников.

— Мне чтоб ребенка заиметь, поначалу бабой обзавестись нужно,— ответил Яшка краснея.

— Да у тебя в этом деле без загвоздки. Бабья больше, чем блох у барбоса. Вот какая-то и наградила потомством, чтоб знал, каково достается одиночке с дитем! — подхватили оперативники хохоча.

— Чтоб хвост поприжать, пацана подкинула!

— Да я ни сном, ни духом не грешен! С чего взяли? А и ребенку уже пять лет.