|
Ричарду Хотлету, корреспонденту Си-би-эс в Москве, сказал, что политика СССР вернулась к «вышедшей из моды концепции безопасности, основанной на расширении территории — чем больше вы имеете, тем выше ваша безопасность. Если Запад уступит советским требованиям, это приведет к тому, что Запад спустя то или иное время столкнется с новой серией требований». В беседе с известным американским журналистом Александром Вертом он и вовсе отметил, что Сталин и Молотов не верят, что добрая воля может стать прочным фундаментом новой политики, «поэтому они и захватили все, что плохо лежало».
По словам Ильи Эренбурга, Максим Максимович о Сталине отзывался сдержанно, ценил его ум и только один раз, говоря о внешней политике, вздохнул: — Не знает Запада… Будь нашими противниками несколько шахов или шейхов, он бы их перехитрил… В феврале 1946 года Литвинова вновь избрали депутатом Верховного Совета СССР. Это была монаршая милость — по должности ему депутатский значок не полагался, но Сталин к нему по-прежнему благоволил. Молотов же смотрел на Литвинова с отвращением. Присутствие Литвинова не давало Молотову забыть рукопожатия с Гитлером. А Вячеслав Михайлович хотел вытеснить этот эпизод из памяти. 10 апреля 1946 года к Литвинову пришел американский посол Уолтер Беделл Смит. Судя по записи беседы, Максим Максимович просто уклонился от сколько-нибудь серьезного разговора: «Посол заговорил о взаимоотношениях между нашими странами. Советский Союз и США — единственные могущественные державы, которые могут решать вопрос о войне и мире. Американцы все больше и больше спрашивают себя, каковы цели СССР и как далеко он стремится идти. В его поведении много загадочного, и это внушает тревогу… Смит приехал сюда, чтобы помочь установлению сотрудничества, и хочет действовать и говорить прямо и откровенно. Он откровенно высказал эти свои мысли тов. Сталину, но не знает, что ему надо дальше делать. Я сказал, что, вероятно, тов. Сталин соответственно ответил ему на интересующие его вопросы. Оговорился, что я американскими делами не занимаюсь и не в курсе деталей… Посол пытался вернуться к вопросу о взаимоотношениях, но я перевел разговор на темы о погоде и спорте». Весной сорок шестого наркоматы переименовали в министерства. 17 июля 1946 года Максиму Максимовичу исполнилось семьдесят лет. На следующий день его попросил заглянуть заместитель министра Владимир Деканозов, верный соратник Берии (впоследствии вместе с ним и расстрелянный). Деканозов, ведавший кадрами, сообщил коллеге: — Мне поручили передать вам, что вы освобождены от работы и переведены на пенсию. Литвинов получил персональную пенсию союзного значения. Это сохраняло ему некоторые житейские привилегии, столь важные в скудной советской жизни. Максим Максимович написал Сталину письмо и попросил дать ему какую-нибудь работу. Литвинова вызвал член политбюро и секретарь ЦК по идеологии Андрей Александрович Жданов: — Вы писали товарищу Сталину. Мы хотим поставить вас во главе Комитета по делам искусств. Максим Максимович возмутился: — Я ничего в этом не понимаю. Да я и не думаю, что искусство можно декретировать… Жданов рассердился: — Какую же работу вы имели в виду? — Чисто хозяйственную. Никакой работы ему не дали. Он начал составлять словарь синонимов, каждое утро ходил в Ленинскую библиотеку и все же томился от безделья. В кремлевской столовой, пишет Илья Эренбург, он почти каждый день обедал с Яковом Захаровичем Сурицем, бывшим послом в Афганистане, Норвегии, Турции, Германии, Франции. В грустных разговорах они отводили душу. Суриц умер в день похорон Литвинова, пережив Максима Максимовича всего на несколько дней…
РОМАН СО ЗЛОБНОЙ СТАРУХОЙ
Литвинова сняли с партийного учета в МИД, перевели в парторганизацию домоуправления, тоже своего рода унижение. |
