Пьет вино, курит табак,

Денежки проводит.

* * *

Мой забава в Питере,

Тамо спит на плитене.

Сороковки любит пить,

Подушку не на что купить.

* * *

Как за речкой, за рекой

Солнышко сияет,

Не моя ли пьяница

В Питере гуляет.

* * *

Мой миленок в Питере,

Его ребята видели:

В одной руке тросточка,

В другой – папиросочка.

Но особенно острому осуждению в провинциальном фольклоре подвергались оступившиеся молодухи. Судьба женщин в столице вообще складывалась драматически. Напомним, что Петербург был городом преимущественно мужским. Это накладывало определенный отпечаток на взаимоотношения полов. А если учесть, что только в «личной прислуге», служившей в домах, в конце 1860 х годов состояло ни много ни мало около 10 % всего петербургского населения, то легко понять положение робких и застенчивых недавних крестьянок в столице. Многие из них становились жертвами мужской сексуальной агрессивности, многие – в отсутствие родительского пригляда и гнета строгой деревенской морали – просто не выдерживали мучительного испытания свободой. Их ждала улица.

В 1843 году в Петербурге был создан Врачебно полицейский комитет, который зарегистрировал 400 женщин, занимавшихся проституцией. А к середине 1880 х годов в Петербурге исправно функционировало уже около 150 публичных домов. Дорога от фабричных домов до подъездов под красными фонарями была короткой. Короче, чем из деревни в Петербург.

Русская литература – от Достоевского до Куприна и Блока – посвятила этой теме не одну тысячу страниц. Не оставил ее без внимания и фольклор – как городской, так и провинциальный. Широчайшую известность приобрела в свое время уже приводившаяся мною пословица: «В Питер с котомочкой, из Питера с ребеночком». Ее пели и декламировали на все лады так часто, что сейчас уже трудно разобраться, что было первично: то ли цитата из частушки превратилась в пословицу, то ли самой пословице стало тесно в короткой пословичной форме и она вошла в частушку:

В Питер то с котомочкой,

Из Питера с ребеночком.

На тко, маменька, на чай,

Да петербуржца покачай.

Каждую из таких частушек легко можно развернуть в повесть или роман, но чем бы тогда отличалось правдоподобие литературы от правды фольклора:

Ванючиха старая

Самовар поставила,

Не успела вскипятить –

Дочка с Питеру катить.

* * *

Пришла с Питера девчонка,

Принесла маме ребенка.

Вот тебе, маменька, на чай,

Толстопузова качай.

* * *

В Петербурге на Сенной

Дивовались надо мной:

«Эка девка бесшабашна,

Не торопится домой».

* * *

Нынче я уже не прачка,

Больше не стираю.

Я по Невскому хожу,

Граждан примечаю.

* * *

В Ленинграде на базаре

Мальчики дешевые –

Три копейки с половиной

Самые хорошие.

Я уже не однажды подчеркивал и аргументировал это образцами городского петербургского фольклора, что петербуржец – это и национальность, и звание, и профессия. В народной драме «Шайка разбойников», записанной фольклористами в далекой Пермской области, один из ее героев – Доктор – поет песню:

Я не русский, не французский,

Сам я доктор петербургский.