В тот день, когда Креуза появилась в Дельфах, рано утром вышел из дверей храма благочестивый юноша и приветствовал начинающийся день. «Вот на пламенных конях своих поднимается над землею Гиперион: улетают звезды от лучезарного лица его в область священной ночи. Необитаемые высоты Парнаса оснащаются светом пробуждающеюся дня, лучи восходящего солнца разливаются на племена людские. От согретой солнцем мирры благоухание восходит к горе Аполлона, где на священном престоле восседает дельфийская жрица и возвещает народу эллинов волю грозного Аполлона. Дивное служение совершаю я тебе, о Аполлон, в священном храме! Никогда не отступлю я от своего достохвального дела. Величаю тебя, о Феб, величаю тебя, воспитатель мой, отец мой — Пеан! Пеан! Радуйся, радуйся вечно, о отрасль Латоны!» Таким гимном сопровождает юноша свое служение Аполлону. Он увешивает колонны храма венками и ветвями лавра, окропляет храмовый пол водою, обметает его лавровыми ветвями и отгоняет от храма птиц, чтоб не садились они на блистающие золотом зубцы кровли, чтоб не портили священных предметов, принесенных в дар Аполлону-богу. Еще не окончил юноша своего дела, как видит он: окруженная толпой прислужниц, прекрасная, величественная видом и уже немолодая жена приближается к храму. Поражен был юноша величественной наружностью незнакомки и, видя, что не с радостью — как другие, — а со слезами подходит она к Аполлонову храму, вышел ей навстречу, спросил о причине печали, спросил, откуда она и как ее имя. Креуза назвала себя, сказала, что она дочь славного Эрохтея и супруга Ксута, властвующего теперь над афинянами, что, бездетная, пришла она с мольбой к Фебу — разрешить ее неплодие. Утаила Креуза прямую причину слез своих при виде Аполлонова храма; не сказала, как припомнилась ей давнишняя любовь Аполлона, как вспомнила она про сына, может быть, погибшего, растерзанного дикими зверями; но про горе свое рассказала, скрыв себя под чужим именем. «Одну подругу мою, — так начала Креуза, — осчастливил некогда любовью своей Аполлон, но скоро покинул ее, вероломный. Ребенок был оставлен матерью тотчас же по рождении, и с тех пор нет о нем никакого слуха. Я хочу попросить оракула Аполлона об этой несчастной женщине. Теперь, о юноша, сын ее был бы уже в твоих летах: счастливица твоя мать, что вырастила такого прелестного сына!» А юноша в ответ: «У меня нет матери и отца я не знаю. Какими судьбами я здесь, мне неизвестно. Жрица храма воспитала меня как служителя Аполлонова, как его достояние». — «О как жаль мне тебя, друг мой, как судьба твоя сходна с моею: ты горюешь о том, что нет у тебя матери, моя же подруга горюет о сыне».

Так говорила Креуза, но смолкла, увидев супруга своего. Ксут возвращался в это время от Трофониева оракула, что в беотийской Лейбадее, и принес от него благоприятный ответ.

Бог Трофоний не хотел дать полного ответа прежде, чем даст его Аполлон: возвестил лишь, что Ксут и Креуза не возвратятся бездетными из Дельфийского храма. По наставлению юного Аполлонова служителя Ксут вошел во внутреннее святилище храма за ответом Пифии; Креуза же, увенчанная лавровым венком, идет к отдаленному алтарю Аполлона и молит его о благоприятном ответе. В то же время юный служитель Аполлона продолжает свое дело в притворе храма. Но вот отворяется дверь святилища, и Ксут возвращается из него; радостно обнимает он приближающегося к нему юношу, называет его своим сыном. Юноша, сочтя Ксута за помешанного, отталкивает его от себя, но старик не отходит. «Сам бог даровал тебя мне в сыновья, он возвестил мне, что сына встречу я, выходя из святилища; повинуйся же богу, дитя мое, признай отца своего». А юноша в ответ: «Не доверять богу неприлично, итак, приветствую тебя и обнимаю тебя как отца». И радостно заключили они друг друга в объятия. Не понимают отец и сын, как могло все это случиться: но можно ли не верить Аполлону-богу?

Не желая, чтобы принятие в дом неожиданного для Креузы пасынка не внушило ей каких-нибудь подозрений и не огорчило ее, Ксут хочет сначала принять Иона — так назвал он сына — в дом свой, как чужеземца.