«Это хуже, чем преступление. Это ошибка», — сказал один позабытый ныне французский юрист, и вскоре его слова приписали Талейрану. Что ж, если преступления искупаются понесённым наказанием, то ошибки следует пытаться исправить. Именно поэтому император Наполеон поспешил проявить великодушие по отношению к русским пленным.

«Раненого князя Репнина перевезли в аббатство Мельк, где ему отвели удобное помещение и обеспечили хороший уход. Княгиня Варвара Алексеевна, следовавшая за мужем и бывшая в это время в Тешене, получила доступ к больному. В Брюне Репнин снова был представлен Наполеону, который даровал свободу ему и его товарищам, сказав, что возвращает их императору Александру. Комендант Брюна (Pannetier), однако, отказывался отпустить пленных, прежде, чем они дадут честное слово не воевать против Франции. Военный министр Бертье, к которому была препровождена жалоба князя Репнина на коменданта, держался такого же толкования слов Наполеона. Тогда Репнин заявил, что “он присягнул служить своему Государю до последней капли крови, и потому предложения принять не может”. Всё это замедлило освобождение пленника».

Легко ли проигравшему оценить благородство победителя, даже просто поверить в наличие такового? Благородный жест сильного подчас представляется слабому как ещё большее его унижение. Вряд ли освобождение пленных прибавило русскому царю симпатий к французскому императору — скорее наоборот…

Александр I, как умный человек, прекрасно осознавал степень своей вины в происшедшей Аустерлицкой трагедии, а потому старался проявить максимально возможную заботу о собственном воинстве — так, чтобы это увидели и оценили все. Участники сражения были осыпаны наградами — даже после победы поощрения вряд ли бывают столь щедрыми. В Кавалергардском полку генерал Уваров был удостоен орденов Святого Александра Невского и Святого Георгия 3-го класса; генерал Депрерадович и полковник князь Репнин — ордена Святого Георгия 3-го класса; все прочие эскадронные командиры, а также адъютанты Уварова — ротмистр Балабин и поручик Чернышёв — ордена Святого Владимира 4-й степени; все раненые офицеры — золотых шпаг «За храбрость», все прочие офицеры — Аннинских крестов на шпаги. Все юнкера и один унтер-офицер были произведены в офицеры. К тому же, что было очень важно, все участники похода не в зачёт получили жалованье за треть года…

Итак, Михаил Орлов возвращался в Петербург корнетом гвардии — этот чин был им получен 9 января 1806 года. Ничего более об участии нашего героя в Австрийском походе и сражении при Аустерлице мы сказать не можем, хотя, по утверждению князя Волконского, Орлов «в этом сражении замечательной храбрости был по отличной его храбрости произведён в корнеты». Но в том «сражении замечательной храбрости» все кавалергарды, вся Российская императорская гвардия, были героями…

«Гвардия вступила в Петербург 7 апреля в 12 часов дня. Встреченная у Средней Рогатки Государем, она прошла церемониальным маршем до Зимнего дворца. Во главе войск шли кавалергарды. После парада полк занял новые казармы, построенные у Таврического дворца. Государь пожаловал нижним чинам по фунту говядины, по чарке вина и по 1 рублю».

Глава четвёртая.

«ТИЛЬЗИТ!.. (ПРИ ЗВУКЕ СЕМ ОБИДНОМ…)»

Однако, несмотря на щедрые государевы милости, Аустерлицкое поражение очень больно ранило сердца русских офицеров. Подобного разгрома наша армия не знала со времён «Нарвской конфузии», произошедшей — так уж исторически совпало — ровно за 105 лет до того, 19 ноября 1700 года. Но если тогда, во времена Петра I, Россия ещё только «прорубала окно в Европу», то ко времени Александра I «ни одна пушка в Европе без позволения нашего выпалить не смела»; в памяти русских жили блистательные победы при Кунерсдорфе и Измаиле, Варшавской Праге, Треббии и Нови…

И тут вдруг вся «слава, купленная кровью» — как впоследствии напишет поэт, — оказалась в прошлом.