* * *

— …Михаил Александрович, — пытал я его поздно вечером, когда мы вдвоём сидели на офицерской палубе в шезлонгах и глядели на звёзды, — вам Сталина никогда не предлагали сыграть?

— Я же не грузин. Да и какой из меня Сталин? Но в принципе играл и Сталина. Кого я только не играл.

— Но Ричард Третий из вас весьма даже… конкретный. Аж мурашки по коже, помню. Хотя вы и не англичанин, насколько я знаю.

— Не англичанин, — согласился Ульянов.

— Кто ваши предки?

— Сейчас, здесь будем говорить?

— А когда? Где поговорить о корнях, о детстве, коли не здесь, в стране «прекрасного детства человечества»?

Огни Греции между тем уже едва мерцали на горизонте в маслянистых фосфоресцирующих волнах за бортом. Тянулся через всё небо, от края до края, Млечный Путь. Спускался в воду парашютом Волопас. Сверкала в центре незамкнутого венца Северной Короны звезда Гемма. И будто плыл по горизонту Лебедь с яркой звездой Денеб на вершине.

— У нас в Сибири бывает столько звёзд, когда мороз, — сказал Ульянов. И замолчал, как всегда.

— Не хотите говорить? — в который раз въелся я.

— Ты как на допросе: будешь говорить или нет?!. У меня-то детство совсем не прекрасное было.

— Горькое, как у Горького?

— Обыкновенное. Стеснительным был. Домашние, ты знаешь, говорят, что я — это всегда нельзя, неудобно, нет…

— Я обратил внимание, как вы по телефону представляетесь: артист Ульянов из Театра Вахтангова.

— А как надо представляться?

— Так мы представляемся: корреспондент такой-то из журнала или газеты такой-то, «Огонька» там, «Комсомолки» или «Известий». А вы-то в стране более известны, чем Вахтангов.

— Брось ты.

— Я много раз слышал ваши публичные выступления. Такое впечатление, что вы учились риторике. Как древний грек.

— О греках, кстати. По-моему, это и о режиссёрах-постановщиках. И об актёрах. Кто-то из великих, не помню, сказал о различии ораторского искусства Цицерона и Демосфена. Когда речь произносил Марк Туллий Цицерон, римский сенат охватывал восторг: «Боже, как он говорит!» Когда же речь держал Демосфен, афиняне кричали: «Война Филиппу Македонскому!»

— Вы бы тоже могли, мне кажется.

— Что бы мог?

— Призвать к войне с Филиппом Македонским. И за вами бы пошли.

— Вопрос: куда?.. Нет, я просто актёр. За годы натрепался, конечно. Научился разговаривать. Но всегда, сколько помню, это было для меня преодолением. Сомнения одолевали: а удобно ли, возможно ли, нужно ли кому-нибудь?.. Есть, конечно, люди другой, так сказать, конфигурации. Надо! Хочу! Буду!.. Вот эта решительность, проломность мне не присуща.

— И в творчестве?

— Нет, в работе я решителен. В жизни — гораздо более тормозной человек. Может быть, сказывалось то, что я из очень простой семьи. Мама была домохозяйкой, отец — по хозяйственно-партийной линии, директором маленькой деревообрабатывающей артели, которая изготавливала какие-то нужные в обычной простой жизни вещи.

— Нужные — это что?

— Например, гробы. Помню, они стояли на дворе. Мы, ребятишки, играли в прятки и в них прятались.

— Известно что-нибудь о ваших дедах, прадедах?

— Генеалогическое древо наше очень коротенькое.