— Знать бы ещё, что такое антропофагия, — вздохнул выпускник МГУ.

— Людоедство, — просветил Ульянов.

На выходе из кладбища Алла Петровна отлучилась в туалет. Мы присели в тени платанов. Вышла она минут через десять сияющая, счастливая. За ней появилась женщина, которую мы видели у могилы нашего соотечественника по фамилии Строгов.

— Что там случилось, мама? — удивилась Лена.

— Стою перед зеркалом, причёсываюсь, — отвечала помолодевшая вдруг, приосанившаяся Алла Петровна. — И вдруг слышу из-за спины: «Это вы?! Алла Парфаньяк, я вас узнала! Вы играли корреспондентку „Пионерской правды“ в „Небесном тихоходе“!..» И взяла у меня автограф, представляете! Она ещё в пятидесятых замуж сюда, в Италию, вышла.

— У вас, Алла Петровна, даже в общественных туалетах на генуэзских кладбищах поклонники! — едва не зааплодировал я.

— Так-то, Мишенька! Знай наших. Не тебе одному на лаврах почивать.

— Да я не почиваю… — с искренней гордостью за свою Аллу улыбался довольный Ульянов.

— Она уверена, что с министром нашим культуры Екатериной Алексеевной Фурцевой мы лучшие подруги. И что это я, я тебя сделала. Ты понял?

— Как там, у Высоцкого, — подмигнул Ульянов. — «Распространена наше по планете…»

— «…особенно заметно вдалеке, — продолжил я. — В общественном парижском туалете я видел надписи на русском языке».

— Хамло, — пожала плечами Алла Петровна. — И при чём здесь Высоцкий?.. Да вы хоть знаете, сколько девчонок погибло! — воскликнула, окинув взором всё генуэзское кладбище, будто наши лётчицы здесь все и были погребены. — Как вылетали на этих фанерных самолётиках парами, одна отвлекала на себя огонь немцев и почти наверняка гибла, другая бомбила! Совсем молоденькие, восемнадцати-девятнадцатилетние девчушки, а в двадцать восемь старухами уже были! Их фашисты «ночными ведьмами» называли!..

Под сильным, каким-то театральным впечатлением от произошедшего мы направились к выходу.

На площадке за воротами Кампо-Санто возле чёрного кадиллака-катафалка стояли две проститутки во всём чёрном.

— На случай, если понадобится по сходной цене кого-либо из близких усопшего или усопшей утешить? — хмыкнул я.

— Медленно и печально, как в анекдоте, — задорно ответила вдохновлённая Алла Петровна.

Прохожие удивлённо смотрели на женщину в белых одеждах, вышедшую с кладбища со счастливой улыбкой. Здесь я сфотографировал Аллу Петровну, сожалея, что не успел этого сделать на выходе из сортира — в момент актёрской истины.

* * *

— …Злые языки, Алла Петровна, уверяли, — вспомнил я, когда мы, набродившись по кривым тёмным затхлым улочкам, присели в кафе выпить холодной колы, — что Фурцева с Зыкиной друг в дружке души не чаяли. В баню ходили только вместе и вообще… Оказывается, и вы — не чаяли?

— Я — чаяла! Это Галька Волчек, Олег Ефремов, Михаил Александрович наш с ней шуры-муры…

— Фурцева однажды даже в пример меня поставила, — усмехнулся Ульянов.

— Расскажите!

— Мне необходимо было достать для Ленки, тогда ещё маленькой, путёвку в санаторий. А куда идти, я не знал. Записался к Екатерине Алексеевне.

— По поводу путёвки вы отправились к министру культуры?! — воскликнул я. — О, времена! О, нравы! Это больше похоже на анекдот.

— Просто так путёвку в Железноводск достать было невозможно.