– Почему? – мрачно возразил Карадонна. – Все сходится. Познакомившись с Ванессой, мы оба влюбились в нее, и до того, как она выбрала меня, у нее были некоторые колебания. Я был убежден, что Дарио это пережил, мы все были убеждены в этом – но, очевидно, ошибались… Возможно, это не должно меня удивлять – я знаю его тридцать лет и никогда не видел, чтобы он интересовался другими женщинами…

– Я не это имел в виду, – уточнил Меццанотте. – Я говорил об убийстве моего отца. Я не могу принять идею, что Дарио убил его. Никто не восхищался и не уважал его больше, чем Вентури. Он бы бросился в огонь за него…

– Если уж на то пошло, – вмешался Карадонна, – он делал это не раз.

– Да. Плюс единственным мотивом для убийства были эти проклятые драгоценности. А деньги его никогда не волновали… Господи боже, не зря же его называют Монахом!

– Хочешь сказать, что ты был готов поверить в мою вину, а в вину Дарио – нет?

Меццанотте отвел взгляд, не отвечая.

– Я должен был бы считать себя оскорбленным, если б сам мог в такое поверить.

– Но факты налицо, и невозможно интерпретировать их иначе.

Карадонна устало пожал плечами.

– Я больше не знаю, что думать, у меня в голове сплошной кавардак. Слишком много кошмарных откровений, чтобы переварить их за один раз… Что ты собираешься делать?

– Понятия не имею. Я мог бы поговорить об этом с магистратом, который в то время проводил расследование…

– Ты с ума сошел? – воскликнул Карадонна. – Так просто указать пальцем на такого человека, как Дарио, окунув его в такой позор… Чтобы обвинить второго номера миланской полиции в убийстве коллеги и друга, нужны не просто смутные подозрения, а неопровержимые доказательства. Дарио – могущественный человек с безупречной репутацией. Без надежных доказательств единственным, кто будет уничтожен такой жалобой, будешь ты сам.

– Да, ты прав. Тем более что мое положение уже довольно шаткое…

– И я ни за что не советую тебе прибегать к самоубийственной тактике, которую ты использовал со мной на кладбище. Дарио – самый хладнокровный и расчетливый человек, которого я знаю; он никогда себя не выдаст.

– Самоубийственной?

– Ну, если б я действительно был виновен, ты бы уже покоился с миром.

– Послушай, я принял меры предосторожности, – возразил Рикардо.

– Вот как? Что, проверил крыши окрестных зданий на наличие снайпера?

– Нет, не проверил, – вынужден был признать Рикардо. – Отлично. Тогда нам придется найти эти чертовы улики. Пусть они либо оправдают его, либо похоронят.

– Да, но как?

– Ванесса. Она может подтвердить, рассказывала ли Дарио или другим людям о сокровищах. Даже если не участвует в этом деле напрямую, она должна что-то знать.

– Напоминаю тебе, что ты говоришь о моей жене. Оставь ее в покое.

– Она не может больше оставаться в стороне, Томмазо. Если все так, как я вижу, то Ванесса сыграла в этом какую-то роль. Важно выяснить, что она знает.

Карадонна закрыл глаза, упершись лбом в ладонь, словно его голова вдруг стала неимоверно тяжелой.

– Я поговорю с ней, – наконец произнес он, снова открывая глаза; его губы сжались. – И, так или иначе, вытащу из нее все… Тем более что обсудить с ней кое-что все равно придется.

– Я тоже хочу быть там.

– Забудь. Это вопрос между мной и моей женой. Точка.

– Как хочешь, – смирился Меццанотте.