– Она в двенадцатой каюте, – сообщил лейтенант, – через одну от Рогатого. Я на палубе… Хаблак кивнул, и Романика исчез.

Пассажиры устраивались: хлопали дверями, звали горничную, чтобы принесла белье, потянулись на корму в ресторан. Рядом с Хаблаком присела парочка – обнимались и целовались, ни на кого не обращая внимания. Девушка, правда, недовольно поглядывала на капитана – все же он немного мешал им. Но Хаблак продемонстрировал выдержку. Смотрел на портрет Вячеслава Шишкова, написанный маслом – портрет повесили так, чтобы было видно из длинного коридора второго класса.

Хаблак вытащил сигарету. Рядом с диваном стояла блестящая медная пепельница. Вообще все на теплоходе блестело, вымытое и вычищенное, даже не хотелось бросать окурок в такую безукоризненно чистую пепельницу. И не пришлось, потому что дверь двенадцатой каюты открылась, и красавица блондинка выскользнула в коридор. Она немного постояла, осматриваясь, и вышла в холл. Остановилась в двух шагах от Хаблака, глядя через стеклянную дверь на зеленые днепровские берега, и капитан мог хорошо рассмотреть ее. Он, правда, сделал вид, что тоже любуется ландшафтом, но два-три цепких взгляда прочно зафиксировали в памяти облик девушки.

Она действительно была красива. Нежный овал лица, большие темные глаза, несколько удлиненные, как у японок. Крутой лоб и чувственные губы.

Девушка скользнула глазами по Хаблаку – он невольно сжался, ведь она могла запомнить его в чайной. Но она глядела равнодушно, потом бросила взгляд на парня в одной майке и пижамных брюках, прошмыгнувшего мимо нее, покачала головой и направилась к каюте Осташевича.

Капитан отвернулся от окна, но все же видел, как блондинка постучала в дверь. Рогатый будто ждал ее – сразу открыл, и девушка юркнула в каюту.

Хаблак встал и вышел на палубу. Как условились, окно каюты Осташевича было открыто, Романика сидел под ним в деревянном кресле. Это не могло вызвать подозрения – все кресла на палубе были заняты; вечер стоял теплый, еще только начинало темнеть, и пассажиры высыпали на палубу.

Хаблак прошел мимо окна каюты Осташевича. Рогатый стоял спиной к окну, блондинка сидела на диване и что-то вынимала из сумочки. Сейчас Осташевич получит деньги, потом, если девушка начнет расспрашивать его, должен рассказывать громко, чтобы услышал Романика. В конце концов, зачем Рогатому предупреждать Толика? Единственный мотив: вечная ненависть вора к милиции, но должен же знать, что в случае успешного завершения операции суд соответствующим образом оценит его поведение.

Хаблак немного постоял, глядя, как пенится вода за бортом теплохода, и повернул обратно.

Осташевич стоял теперь боком к окну, блондинка все еще сидела на диване. Рогатый, сильно жестикулируя, что-то втолковывал ей. На мгновение он встретился взглядом с Хаблаком, на одно только неуловимое мгновение, однако успел кивнуть ему, что, мол, все в порядке – нагнул голову и незаметно подмигнул.

Капитан остановился неподалеку – у стеклянной двери в холл. Вдруг он заметил, что Романика подает ему какие-то знаки. Потом лейтенант быстро встал и, обойдя толстую женщину, подошел к Хаблаку.

– Они идут в ресторан… – возбужденно прошептал лейтенант.

– Кто? – спросил Хаблак и сразу же пожалел: зачем задавать бессмысленные вопросы? – Нах-хал! – взорвался он, но тут же тихо и весело засмеялся. – Правда, нахал и считает нас дурачками… – Говоря это, видел, как в холле появилась блондинка в зеленом платье – шла, гордо подняв голову и выпятив грудь, а чуть позади ее держался Рогатый. Увидев капитана, развел руками – мол, что может поделать, если такая чудесная женщина пригласила его поужинать, и потом уже шел, не оглядываясь.