Свои акции ипподрома он может оставить мне.
— Так ему же всего шестьдесят пять, — пробормотал я, представив на миг, какое впечатление этот разговор произвел бы на Марджори и Дарта, не говоря уже о Роджере и Оливере или Ките.
— Я могу подождать. Я хочу еще года два участвовать в скачках. Уже пора, чтобы женщина вошла в пятерку лучших жокеев, и я собираюсь добиться этого в настоящем сезоне, если не помешают падения и дураки-врачи. А после этого возьмусь за ипподром.
Я слушал ее уверенные речи и не мог прийти к заключению, играет ли она или действительно способна осуществить задуманное.
— Вас должны будут назначить директором, — вернул я ее на землю.
Она пристально, оценивающе посмотрела на меня.
— Ну что же, назначат, — медленно проговорила она. — И у меня впереди целых два года, чтобы позаботиться, чтобы они назначили меня. — Она остановилась. — Кто бы ни был в совете к тому времени.
Внезапно решив, что и так уделила мне слишком много своего времени, она резко развернулась и быстрым шагом направилась к своей кричаще-красной машине, жадно посматривая по сторонам, словно оценивая владения, которыми скоро будет править. Нечего говорить, Марджори поставит ее на место, но сделать это навсегда не сможет по одной простой причине, что их разделяет не одно десятилетие. Ребекка именно это держала в уме.
Как только выхлоп красной машины растаял в воздухе и она исчезла из виду, на сцене снова боязливо появились Роджер и Генри.
— Что это она говорила вам? — полюбопытствовал Роджер. — У нее был почти человеческий вид.
— Думаю, она хочет взять здесь власть в свои руки, как было при деде.
— Чепуха! — Он рассмеялся, но смех постепенно угас, и Роджер нахмурился. — Семейство этого не допустит.
— Конечно, не допустит, во всяком случае, в этом году, да, я думаю, и на следующий тоже, но вот потом?
Роджер пожал плечами, прогоняя неприятную мысль.
— Не говорите Оливеру, — попросил он. — Он ее раньше придушит.
Через открывшийся в ограждении проход вышли полицейский и эксперт-взрывник, за их спиной мы увидели медленно двигающихся людей — специальную рабочую группу.
Мы с Роджером пошли им навстречу, чтобы посмотреть на то, что они несли в руках.
— Остатки часового механизма, — весело сообщил эксперт, державший большую шестеренку. — Почти всегда находишь какие-нибудь детали от взрывного устройства. При этом типе взрывчатки ничего не улетучивается без остатка.
— Каком типе? — спросил я.
— РЕ-4. Не Семтекс. Не удобрения, не дизельное топливо. Никакого самодеятельного терроризма. Я бы сказал, мы здесь имеем дело с регулярной, а не ирландской республиканской армией.
Роджер, полковник, естественно, поднялся на защиту армии:
— В армии очень тщательно охраняют детонаторы. РЕ-4 без детонаторов — обыкновенный пластилин.
Эксперт кивнул:
— Ее можно мять и шлепать, как вам вздумается, как марципан. Но вот молотком бить я бы воздержался. Говорите, детонаторы под замком? Не смешите меня. Насколько легче была бы моя жизнь, если бы это было так. А в армии теряются танки. Так что уж там говорить о горсточке гремучей ртути?
— С детонаторами совсем не так, — не сдавался Роджер.
— Ну конечно, — насмешливо ухмыльнулся эксперт. — Старые солдаты смогли бы увести у вас из-под носа целую гаубицу. Вы же знаете, как между ними говорится, нет ничего лучше пожара.
Судя по выражению лица Роджера, было видно, что эта фраза ему очень хорошо знакома.
— Когда несколько лет назад загорелся один большой склад размером в несколько футбольных полей, — не без богохульствующего удовольствия поделился со мной эксперт, — сгоревшим оказалось столько добра, что не уместилось бы и в двух таких складах. |