Бронин, однако, все надеялся… «Спасут… вылечат», — думал он, как думал и отец Милочки, поседевший от горя, как думала и старуха Бирибина, которая выплакала все свои слезы по своей любимице. Одна только Ольга, старшая сестра Милочки, пышущая здоровьем и энергией девушка, не потерялась… Она переходила от больной матери к слепой сестре, ободряя обеих, умоляя Милочку не плакать, не подрывать последних сил и в то же время утешая приунывшего Бронина.

— Ее спасут… вылечат! — повторяла она его собственную фразу, в то же время отлично сознавая, что не спасти и не вылечить её бедной, слепой сестренки.

— Милочка… Мила… ты опять плакала! Но ведь это яд для твоих глаз! — воскликнула она, видя застывшую в конвульсивном рыдании Милочку.

— Ах, оставь меня, ради Бога! — раздраженно восклицала больная, заливаясь новыми слезами. — Мои глаза мертвы, — им уже ничто не может повредить, и вся я мертвая! И не мучь ты меня, Христа ради! — почти кричала она в исступленном отчаянии, и Ольга отходила от неё, едва сдерживая слезы жалости к этому хрупкому, изболевшемуся и донельзя изменившемуся организму. Но иногда отчаяние размягчало душу Милочки. Тогда она падала на колени перед отцом и сестрой и молила спасти ее во что бы то ни стадо…

Сзывали докторов, Милочку осматривали, мучили, терзали, но ничего не помогало.

II

— Перестаньте же, перестаньте! Будьте мужчиной. Не все еще потеряно.

— Но поймите, я люблю ее!

— Да знаю, бедный вы мой! Знаю…

Заходящее солнце, багровое на горизонте, освещало красноватыми отблесками энергичное, воодушевленное лицо Ольги и склоненную в беспомощной позе фигуру Бронина.

— Перестаньте!

Но помимо воли вздрагивали его сильные плечи и весь он трепетал от судорожных рыданий. Она, с почти материнской лаской, гладила его но голове, как слабого ребенка, стараясь во что бы то ни стало успокоить, облегчить его горе.

Она умела делать это, сильная духом, бодрая девушка с железной волей и ясным взглядом. И Бронин затихал постепенно, чувствуя на своей голове её большую, скорее мужскую, нежели женскую, руку и на своем лице ласково-ободряющий взгляд. Они сидели на скамье у обрыва, повисшего над крутым берегом Волги.

Видя, что его слезы иссякли, Ольга придвинулась к нему и заговорила тихим, спокойным голосом:

— Этого надо было ожидать, — утешала она, — столько счастья сразу, это почти невероятно. Надо быть философом. Судьба ей улыбалась все время, Милочка не простая женщина… Это глубоко одаренная натура. И хороша она, как ангел. Такие не живут долго… Им слишком мало дает земное существование. Они избранные…

— За что? За что? — не слушая её, повторял Бронин.

Ему казалось чудовищным это ужасное распоряжение судьбы.

— Попробуйте молиться! — тихонько проговорила Ольга.

— Молиться! — недобро рассмеялся он. — Но чтобы молиться, — надо веровать! А я верую только в судьбу, в её мерзость и злобу, но не в то, что вы привыкли называть божеством.

— Бедный вы, — также тихо продолжала девушка, — бедные вы оба, потому что и она не может молиться.

— Но она будет моей женой! — вскрикнул резко, почти грубо Бронин.

— Не знаю… право, не знаю. Милочка упорна… Она никогда не изменяет своему слову. Вчера она говорила, что нет ничего ужаснее положения матери, не видящей своего ребенка… Но не бойтесь, это могла быть только минутная мысль. И потом она любит вас…

— Да… любит, если отчаяние не убило в ней чувства.