Она не ушла от меня. Я обернулся и увидел Эйвери и маму, сидящих за кухонным столом, попивающих кофе и разговаривающих.

- Доброе утро, - поздоровалась Эйвери. Она притянула одно колено к груди и отхлебнула из чашки. – Я сварила кофе.

Мне пришлось посильнее потереть заднюю часть шеи, стараясь уловить, что происходит. Эйвери не только осталась, но, похоже, еще и завела приятный разговор с моей мамой.

Обойдя комнату, я наклонился и прижался губами к ее лбу, задержав их на несколько секунд.

- Как ты себя чувствуешь? – Поинтересовался я.

- Лучше. – Ее добрая улыбка немного облегчила мое состояние.

Я выпрямился и перевел взгляд на маму. Она смотрела куда угодно, но только не на меня, стараясь избежать зрительного контакта. Приятно знать, что ее совесть никуда не делась.

Взяв из шкафчика кружку, я наполнил ее дымящимся кофе и сел рядом с Эйвери. Она объясняла моей матери, чем занималась. Эйвери описывала учебу в медицинской школе, смены в скорой помощи, мама очень внимательно слушала и казалась заинтересованной.

Трудно было сосредоточиться на их разговоре, пока я с восхищением наблюдал за Эйвери и удивлялся самому себе, как заслужил настолько чуткого человека.

Мы уже не будем прежними, когда вернемся домой… к нам домой. Следующим шагом должно стать мое предложение. И я просто обязан сдержать себя и не упасть перед ней на колени в первые секунды, как только мы окажемся внутри.

Глава 15

Эйвери

Прошел час с тех пор, как Куинн сообщил по рации, что они везут подростка в критическом состоянии в «Святую Анну». Как только скорая прибыла, Куинн вместе с Дэб втолкнули каталку сквозь раздвижные двери больницы. Джош сидел верхом на мальчике и, отсчитывая цифры, делал непрямой массаж сердца. Доктор Розенберг появился, когда мы с Дэб определяли жизненно важные показатели.

Спустя сорок минут после прибытия пациента, я промокнула взмокший лоб Джоша салфеткой, обратив внимание на зеленые и красные украшения, свисающие с потолка.

- Не хочешь передохнуть? – Спросила я, обрабатывая повреждение головы.

Джош покачал головой.

- Но ты отдыхал всего раз, - дышать удавалось с трудом. Челка облепила мое лицо, взмокшее от усилий, тишину палаты нарушала отлаженная деятельность.

Джош отказался сдаваться, все еще находясь на каталке и используя верхнюю часть своего тела, не поддаваясь усталости.

- Он умер, - произнес доктор Розенберг. – Я объявляю.

- Нет, не умер! – продолжал упорствовать Джош.

Электрокардиограф демонстрировал всего один синусовый ритм, внезапно нарушенный всплеском активности. Все замерли.

Дэб прижала пальцы к шее подростка.

- Пульса нет.

- Продолжаем запускать его сердце, - Джош прижал основания ладоней в необходимом положении, заработав еще усерднее. – Он возвращается. Он вернется.

- Джош, что ты делаешь? – Спросил доктор Розенберг. – У него огнестрельное ранение в голову.

- Но ведь Рождество! – Возразил Джош, тяжело дыша. – Он всего лишь долбаный ребенок, его мама ждет, когда мы сообщим, что с ее сыном все будет в порядке!

- Хорошо, еще раз, - согласился доктор, указав на меня. – Эпинефрин.

Я дважды постучала по заранее подготовленному шприцу, затем ввела иглу в специальный клапан капельницы, вкалывая один миллиграмм адреналина.

Джош равномерно давил на грудь мальчика еще три минуты, после чего Дэб проверила пульс и ритм сердца.

Ее брови сошлись на переносице. – Остановка сердца, доктор.

Джош вновь склонился над мальчиком, поставив руки в нужное место.

– Продолжаем.

- Достаточно, Джош, - раздался приказ доктора Розенберга.