Дэвид протянул руку, и Томас неуверенно ее пожал. Пока они стояли и оценивали один другого, Томас заметно успокоился.

– Итак, доктор Шелтон, – наконец произнес он, – каковы по вашему мнению шансы моей жены?

Дэвид моментально опустил голову и закрыл глаза. Где-то в глубине мозга голос шептал ему, что если он так простоит еще пять минут, то зазвенит будильник и разбудит его. Не без труда он открыл глаза и в упор посмотрел на Томаса.

– Мистер Томас, я только бегло ознакомился с историей болезни вашей жены и ее самое вижу впервые, – осторожно начал Дэвис. – В данный момент мне невозможно точно оценить ситуацию в целом.

Томас открыл рот, собираясь заявить, что, по его мнению, это неадекватный ответ на его вопрос, но движением руки Дэвид остановил его и продолжал, надеясь, что не выдаст своим тоном нежелание говорить на эту тему.

– Однако должен заметить вам, что я вижу в ней женщину, находящуюся в критическом состоянии. Ее шансы на выживание зависят не только от наилучшего медицинского лечения и ухода, который, кстати, она, безусловно, получает, но также и от ее желания пройти через это. Здесь для меня еще много неясного. Это желание должно исходить не только от нее самой, но и от вас, и от доктора Хатнера, и ото всех тех, кто любит ее и заботится о ней. – Я понимаю, – вдохновенно продолжал Дэвид, – что вам хотелось бы услышать от меня более профессиональную оценку ее перспектив, но, повторяю, в данный момент я не в состоянии дать ее вам.

Краем глаза он заметил, что Хатнер улыбается, молчаливо соглашаясь с ним. "О, господи, кажется я благополучно выбрался из этого дерьма!" – подумал Дэвид и, глядя на молчащего Томаса, начал злиться на самого себя за то, что даже намеком не поведал о своих истинных чувствах в отношении шансов Шарлотты. Когда Томас снова заговорил, эта злость только усилилась.

– Вы в самом деле ничего не замечаете? – спросил он, дико озираясь кругом. – Никто из вас ничего не видит. Мы с Шарлоттой прожили вместе свыше тридцати лет. Тридцать полновесных и счастливых лет! Вы не считаете, что мы имеем право высказаться по поводу того, через какие пытки ей приходится пройти, чтобы продлить агонию, наступившую после совершенно счастливой жизни?

На этот раз Дэвид не отвел глаза. Последовала напряженная пауза. Наконец, когда он заговорил, в его голосе зазвучала не только боль, но и убежденность в своей правоте.

– Черт возьми, я искренне переживаю. Так же, как и вы, мистер Томас. И поверьте, достаточно сильно.

Снова воцарилась гнетущая тишина. Дэвид почувствовал на себе взгляд Хатнера и понял, что почва уходит у него из-под ног.

– Вы должны понять, – осторожно сказал он, – что не я лечащий врач вашей жены, а доктор Хатнер. Он опытнее меня во всех аспектах медицины и, в частности, хирургии. Он решает окончательно, какой вашей жене назначить курс лечения, а какой не назначать. Я намерен придерживаться ее терапии, насколько это в моих силах.

Томас уставился на Хатнера, затем рявкнул.

– Я все понял. Я все прекрасно понял: – Он так резко повернулся что чуть не упал, и сердито зашагал по коридору, направляясь к жене.

Инцидент с профессором Томасом оказался последней каплей, переполнившей чашу терпения Хатнера. Его дежурство выдалось на редкость долгим и утомительным. Он сделал шаг назад, чтобы лучше видеть Дэвида и всех на посту медицинских сестер и с ледяной вежливостью проговорил:

– Я говорю в первый и в последний раз.