— Слушай, Дэвид, — сказала я, — оказывается, ты из тех мужчин, которые с умыслом выбирают совсем молоденьких девчонок, чтобы воспитывать их так, как им вздумается. Но тебе не повезло, дружище. Загнать в рамки меня не удалось — ты их сломал!

Наконец-то я вырвалась из тесной клетки! Дэвид и прежде изводил меня нотациями и нравоучениями, но теперь мне было на них наплевать. Он потерял власть надо мной. А как хитро он действовал — ни разу не дал мне шанса оценить его как мужчину, по-настоящему приласкать, поцеловать или, Боже упаси, хотя бы увидеть его достоинство, не то что применить его по назначению! Только потому, что он привлекательный, хорошо сложенный и вообще завидная добыча, я цеплялась за него, убежденная, что игра стоит свеч. Но теперь мне все ясно: он с самого начала преследовал корыстные цели. Мне вообще не полагалось знать, что и у него есть недостатки, а добиться этого можно было только одним способом: лишить меня возможности сравнивать. Избавиться следовало не от Дэвида, а от собственного невежества. И я порвала с прошлым в тот самый момент, когда захлебывалась хохотом и пускала пузыри.

Так что пусть тешится мыслью, что у меня «просто такой период», пусть набирается терпения и ждет, когда я приду в себя, и так далее, и тому подобное.

В прачечной я нашла пачку «Дюморье» и сунула ее в карман. А когда Дэвид завел волынку насчет моего настроения, я вытащила сигареты из кармана, сунула одну в рот и прикурила от газовой плиты.

У Дэвида глаза полезли из орбит.

— Брось сейчас же! Какая мерзкая привычка!

Я выпустила дым ему в лицо.

— Чего доброго, начнешь курить гашиш, а там и нюхать клей пристрастишься…

— Узколобый ханжа, — огрызнулась я.

— Я ученый, я занят научными исследованиями и умом не обижен. Ты попала в дурную компанию, Харриет, так что не надо быть нобелевским лауреатом, чтобы предсказать, чем это кончится, — заявил он.

Я потушила сигарету о блюдце — пахло от нее отвратительно, но говорить об этом Дэвиду я не собиралась — и повела его из комнаты. У парадной двери я объявила:

— Прощай навсегда, Дэвид.

Он чуть не разрыдался, схватив меня за руку.

— Так нельзя! — срывающимся голосом выговорил он. — Мы столько лет были вместе! Давай лучше поцелуемся и все забудем.

Я не выдержала: стиснула пальцы в кулак и засветила ему прямо в левый глаз. Дэвид пошатнулся — а удар получился что надо, уроки братьев пошли впрок, — я вдруг заметила, что к дому идет незнакомец, и поскорее спихнула Дэвида с крыльца на дорожку. Надеюсь, неизвестному гостю я показалась не просто мегерой, а разъяренной амазонкой. Не желая попадать в дурацкое положение при постороннем, Дэвид юркнул в калитку и понесся по Виктория-стрит так, словно за ним гналась собака Баскервилей.

А мы с незнакомцем остались нос к носу. Хотя я стояла на крыльце, а он на дорожке, я заметила, что его рост едва достигает метра шестидесяти пяти. Но сложения он был крепкого, пружинисто балансировал на носках, как боксер, а карие глаза с каким-то красноватым оттенком лукаво поблескивали. Красивый прямой нос, хорошо вылепленные скулы, кое-как приглаженная каштановая грива, прямые черные брови и густые ресницы — очень хорош!

— Так вы зайдете? Или решили украсить собой дорожку? — холодно осведомилась я.

— Зайду, — отозвался он, но не сдвинулся с места: слишком внимательно разглядывал меня. Искры смеха в глазах исчезли, взгляд стал отчужденным и бесстрастным. Так врач изучает пациента, но если этот человек врач, я съем Дэвидову широкополую шляпу.

— Как у вас с гибкостью? — вдруг спросил он.