— А может, третью уточку? — плутовато предложил он. — Уж работать с массами, так работать?

— Третью?

— Ага. Вопросы еще есть?

— Есть.

— Ну и давай. Бог троицу любит! — с заговорщицким азартом заключил Шулин.

— А кого?

Мы осмотрелись.

Васькин вулкан продолжал клокотать. Сгрудились все, кроме Вани Печкина, который, заткнув уши, зубрил английский. Или он дома ни фига не учил, или у него память некудышняя, но Ваня Печкин долбил учебники из перемены в перемену, даже когда дежурный выгонял его, чтобы проветрить класс, он прихватывал книжку с собой. Каким-то испуганным был у нас Ваня Печкин, и первую половину каждого урока, то есть во время опроса, сидел как приговоренный, сжавшись и чуть ли не дрожа. Он так и напрашивался на высмеивание, и в общем-то мы подсмеивались над ним, хотя не особенно зло, но считали его серой личностью.

Мы с Авгой переглянулись и, моментально поняв друг друга, направились к Ване Печкину. Вот будет фокус, если удастся его сагитировать, тон всему классу зададут второстепенные члены… Я зашел сбоку и живо захлопнул английский. Ваня Печкин вздрогнул и тревожно поднял голову.

— Отвлекись-ка на минутку, — сказал я.

— Чего?

— Отвлекись, говорю, и уши разоткни!

— А чего?

— Дело есть! — сказал важно Шулин.

— Причем дело пустяковое, но для пользы всего класса, — внушительно добавил я.

— Мне некогда.

— Всем некогда!

— Слушай, Ваня Печкин, ты можешь хоть раз что-нибудь пожертвовать классу: или время, или отметку? Можешь? — воззвал я, почувствовав, что надо брать круче.

— Это вон пусть Садовкина оценки жертвует, у нее много пятерок! — недовольно мотнул головой Ваня Печкнн. — А мне нечем жертвовать, у меня одни двойки!

— У всех двойки! — отрезал Шулин.

— И меня спросят!

— Сегодня не спросят. Придет новая учительница. А новые сразу не спрашивают, а сначала знакомятся! — попытался я внушить Ване Печкину здравую мысль.

Но он не сдался.

— Ага, это с вами будет знакомиться, а меня спросит! Не мешайте! — И, открыв учебник, опять углубился в него, равнодушно выставив свою макушку.

Я со злости чуть не влепил ему щелчок в эту макушку, но под жидкими волосенками различил какую-то коростинку и брезгливо махнул рукой. Авга буркнул «балда ты осиновая с медной нашлепкой», и мы отошли. Наш поход в массы провалился. Еще бы! Если уж буря целого класса не раскачала Ваню Печкина, то что тут наши хилые потуги. Оставалось надеяться, что и без третьей утки дело обойдется— вон как народ оживлен.

По звонку все суматошно расселись, но вместо новой учительницы опять вошла Анна Михайловна со своей дирижерской палочкой, двухцветным карандашом. Постучав по столу, она несколько виновато произнесла:

— Ребята, снова неувязка.

— И эта заболела? — спросил кто-то.

— Нет. Амалия Викторовна думала, что ее уроки начинаются с третьего. Я только что звонила ей. Она выходит, но знаете, человек пожилой — пока дойдет, пока найдет — будет конец урока.

— Хорошо! — вздохнуло полкласса.

— Напрасно радуетесь! Кое-кому эти последние занятия нужны, как воздух! Смотрите, как бы ваши легкие вздохи не обернулись тяжестью! — строго заметила завуч, и в этом была истина, которая касалась и меня, правда, я не вздыхал облегченно, потому что был заинтересован в Амалии Викторовне — Сейчас придет библиотекарь и почитает вам что-нибудь, так что никакого шума и спокойно оставайтесь на своих местах!

Забор вскочил и сказал:

— Анна Михайловна, отдайте этот час в наше распоряжение! Мы хотели задержаться после уроков, но раз так, то лучше сэкономить время.