— А я не рано?

— Смотря за чем.

— По делу.

— По делу всегда кстати. В комнату пройдем?

— Нет, я коротко. — Я расправил свернутую трубкой тетрадку, из которой торчали два папиных листка. — Нельзя ли вот это перепечатать? Для класса.

Тетя Вера взяла тетрадку, полистала, разглядывая количество и качество записей, и сказала:

— В принципе, можно.

— Да? Спасибо.

— К какому дню?

— К завтра бы, потому что завтра мы уже должны раздать анкеты. Это анкетные вопросы. У нас форум горит! — сказал я, торопливостью стараясь подчеркнуть важность дела.

— Нет, Аскольд, к завтра не выйдет, — твердо ответила она, не считаясь с важностью, и еще раз прикинула объем работы. — В лучшем случае, ко вторнику.

— Ко вторнику?.. Ну ладно, ко вторнику.

— А сколько экземпляров?

— Тридцать, которые в тетрадке, и шестьдесят, которые на листочках, — боязливо сказал я.

Тетя Вера ужаснулась!

— Что ты, Аскольд! Что ты, милый! Я думала, два-три, а ты — шестьдесят!.. Нет-нет! Да если я буду делать даже по пять закладок, и то, представляешь, сколько мне придется шлепать? Я же с ума сойду! И без этою уж близко!.. Заставь-ка тебя одно и то же упражнение переписывать десять раз!

Я понуро молчал, поняв, что это ведь действительно не автомат — ух! — и все, а по буковке надо наклевать…

На шум из гостиной выглянула Нэлка, с кое-как схваченными на затылке волосами, в майке и в трико.

— Кто это?.. А-а, глушитель! Чего он хочет? — спросила она у матери, точно меня тут не было.

— Да вот перепечатать.

— Не печатай ему! Он вредный! Он не дает нам заниматься! — выговорила она опять же матери.

— Я уже не глушу.

— Два дня.

— И навсегда.

— Посмотрим! — Нэлка дернулась и исчезла, хлопнув дверью так, что пискнула защемленная игрушка.

Тетя Вера вздохнула:

— Вот такие дела, Аскольд, не могу. И не потому, конечно, что ты моих пианистов глушишь, а просто не в силах. Ведь объемные работы не для пишущих машинок. Тут надо снять кальку и печатать на светокопировальной установке.

Я насторожился.

— А в управлении она есть?

— Есть.

— И сколько это займет?

— Не знаю. Это у нас Нэля спец. Нэля! — позвала тетя Вера, и Нэлка тотчас вышла, уже в белой кофточке с большим вырезом. — Посмотри, сколько времени потребуется, чтобы снять вот с этого кальки и напечатать на вашей раме?

Нэлка включила свет и, небрежно-быстро просмотрев нашу писанину, авторитетно бросила:

— Три дня.

— Да меня же Забор убьет! — вырвалось у меня.

— Какой Забор? — спросила Нэлка.

— Комсорг наш.

— Ты уже комсомолец? — удивилась она, глянув на меня пристальней. — Ну и летит времечко! Давно ли я тебя учила пионерский галстук повязывать! Помнишь.

— Помню.

— И уже парняга!

— Да и ты уже мама, — заметила тетя Вера.

— Да, — печально согласилась Нэлка.

Вбежала Анютка и смело спросила меня:

— Ты чей?

— Это дядя Аскольд сверху, который нам с тобой бу-бу-бу делает, — пояснила Нэлка, и Анютка нахмурилась. — Но он больше не будет. Не будешь, дядя Аскольд?

Черняво-красивые и какие-то решительно-хищные физиономии всех трех Ведьманих были до того схожи, что меня прямо оторопь взяла — уж не дьявол ли тут замешан! А что, плодятся без мужей, церковь под боком, днями работай, пожалуйста, машинистками и чертежницами, ходи в детсад, а ночами летай на помеле! Дважды два пять! А собственно, почему бы с такой фамилией и не летать?

— Ну, вы тут договаривайтесь, — сказала тетя Вера, — а мы пошли.