Народ ахнул.

На переменах меня и без того дергали, выпытывая анкетные результаты, а тут прямо осадили — что это да что это за внеклассная работа? Я вкратце растолковал, и все удивленно-уважительно смолкли.

Пятерка взбудоражила меня опять, ведь, как ни крути, а Валя спасла меня. Неожиданно я впервые трезво подумал: а зачем я был ей нужен? Зачем она занималась мною так рьяно, что даже влюбила в себя, чтобы я лучше усваивал?.. Да мне бы легче остаться двоечником, чем покупать пятерки по такой цене!.. Если она решила проверить свои учительские способности, проверяй их на Толик-Яве, там, кстати, есть где развернуться! Если хотела помочь Светлане Петровне, надо было тянуть худших, а я еще держался, и пусть на соломинке, но выплыл бы и сам! Корысть?.. Какая к черту корысть! Я ей ничем не платил, кроме как втюрился безбожно!.. Зачем же? Хоть Валя и подлая, но умная девчонка, значит, было же это самое зачем!.. Я не находил Я дважды бегал на четвертый этаж, к девятиклассникам, чтобы вблизи и четко разглядеть Толик-Яву, как будто он одним своим видом рассеял бы мои недоумения, но ею нигде не было… И вот эта неразгаданность томила меня и щадяще мешала поставить горький крест на мою любовь.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ

Форум приближался.

Его назначили было на семь часов, но многие заопасались, как бы родители, привыкшие к вольности субботних вечеров, не загуляли и не сорвали затеи. Довод был несерьезный, но житейски мудрый, и форум перенесли на два часа дня. Выбрали для него кабинет физики, самый просторный кабинет.

Мы заранее заняли ряд у окна, сев по трое на один стул. Зеф, Шулин и я оккупировали последний стол. Эти битюги гак стиснули меня своими плечами, что мне пришлось полулечь. Покручивая клеммы на расклепанных сверху болтиках, торчавших из столешницы, я наблюдал. Родители входили неуверенно с опаской, в точности как и мы, когда являемся к ним на работу. У отца сегодня был выходной, но до форума он собирался съездить на один из заводов, где хандрит какая-то пустотная установка. Он обещал заскочить и за мамой, но пока их не было. А родители все скапливались молча и сосредоточенно, словно заговорщики перед решительным выступлением.

Никто из наших не встречал своих родичей, кроме дежурных в вестибюле и у кабинета, или стеснялись возможных нежностей, или принципиально, как я, лишь тыкали друг друга локтями: вон, мол, твои, да кое-кто, не выдержав, вскидывал руку, а то и коротко окликал «мам» и «пап». Да и сами родители не очень рвались к контакту, понимая, что собрание — это всегда маленькая битва, перед которой особо не любезничают. Они размещались на двух остальных рядах и тоже тесновато. На их стороне были Яблочкин, Попов, Менделеев, Эйнштейн, такой же, как у меня, только крупнее, на их стороне были все физические формулы и законы, а на нашей лишь окна да мир за окнами.

В два дали звонок для второй смены, тут же появились завуч Анна Михайловна и Нина Юрьевна. Они сели на стулья против нашего ряда, как бы собираясь поддерживать именно нас. Дежурный остался у дверей, чтобы без лишнего шума устраивать опаздывающих. Мои где-то задержались. Забровский вышел с тетрадкой к столу и, обозрев поле битвы, начал:

— Товарищи!.. Совместное собрание родителей и учеников — не новость, но вы сами знаете, как часто они бывают скучными и малополезными, потому что вертимся мы вокруг ерунды и чуть ли не поем «В лесу родилась елочка».