— Я могу показать вам пятьдесят девять плохо одетых девочек, — сказала я, — а вы поезжайте со мною, придумайте им новые платья и сделайте их красивыми.

Она запротестовала, но напрасно. Я повела ее к ее же машине, втолкнула туда и шепнула шоферу: «Приют Джона Грайера». Первая обитательница, на которую упал наш взор, была Сэди Кэт, только что, вероятно, обнимавшая бочку с патокой. В дополнение к липкости, один чулок спустился, передник был застегнут криво, и одна косичка расплелась. Как всегда, без малейшего стеснения, она приветствовала нас веселой улыбкой и протянула гостье липкую лапку.

— Вот! — вскричала я в восторге. — Видите, как вы нам нужны! Что вы можете сделать, чтобы превратить Сэди Кэт в красавицу?

— Вымыть ее, — ответила миссис Ливермор.

Сэди Кэт отправили в ванную. Когда она помылась, причесалась и подняла чулки на должную высоту, я вернула ее для вторичного осмотра. Миссис Ливермор принялась поворачивать ее во все стороны и внимательно изучать.

Сэди, в сущности, красавица и есть — дикая, смуглая цыганочка. У нее такой вид, словно она только что из свежих, овеянных ветром ирландских пустошей. Но этой ужасной казенной одеждой мы делали все, чтобы отнять у нее право на красоту.

По пятиминутном созерцании миссис Ливермор подняла глаза на меня.

— Да, милая, — сказала она, — я вам нужна.

И тут же мы составили план. Она будет главой Комитета одежды. Она должна выбрать себе в помощь трех подруг, и, вместе с лучшими швейками из наших девочек, нашей учительницей шитья и пятью швейными машинами, они переделают нашу внешность. А благодетели — мы, ибо даем миссис Ливермор профессию, которой Провидение ее лишило! Не умно ли с моей стороны найти ее? Я проснулась сегодня с рассветом и захлебывалась от радости.

У меня еще куча новостей — я могла бы написать целых два тома, — но я хочу послать это письмо через мистера Уизерспуна, который, в невероятно высоком воротничке и в чернейшем из вечерних костюмов, собирается в деревенский клуб на бал. Я велела ему выбрать для танцев самую милую девушку и попросить ее прийти, чтобы рассказывать моим детям сказки.

Просто ужасно, какой я становлюсь интриганкой! Все время, что я разговариваю с кем-нибудь, я думаю про себя: «Какую пользу можешь ты принести моему приюту?»

Есть серьезная опасность: нынешняя заведующая так увлечется своей работой, что никогда не захочет отсюда уйти. Иногда я представляю себе ее седовласой старой дамой, разъезжающей по приюту в кресле на колесиках, но все еще цепко управляющей четвертым поколением сирот.

ПОЖАЛУЙСТА, увольте ее до этого!

Твоя Салли.

Пятница.

Дорогая Джуди!

Вчера утром, без малейшего предупреждения, к нам подъехал извозчик со станции, выгрузил на крыльцо двух мужчин, двух маленьких мальчиков, малютку-девочку, лошадь-качалку, плюшевого мишку — и уехал.

Мужчины оказались художниками, а малыши — детьми другого художника, умершего три недели тому назад. Они привезли нам этих крошек, потому что им показалось, что «Джон Грайер» звучит весьма солидно и респектабельно. Ни на минуту в их неделовые головы не приходила мысль, что требуются какие-нибудь формальности.

Я объяснила им, что у нас нет мест, но они казались такими беспомощными и растерянными, что я попросила их присесть, пока я придумаю какой-нибудь выход. Детей я отправила в детскую, чтобы им дали хлеба и молока, и выслушала их историю. Эти художники обладают губительным даром красноречия — а, может, это был просто смех девочки — словом, прежде чем они кончили свой рассказ, малютки были нашими.

Никогда я не видела более солнечного создания, чем маленькая Аллегра (нам не часто попадаются такие необыкновенные имена и такие необыкновенные дети).