Плечи, спина, живот. Да на нем живого места не осталось!

Надо было что-то сказать, но я молча стояла в проходе, открыв рот.

– Тебя что, за ухо выпроводить? Вон, я сказал! – рыкнул Дэваль и направился ко мне, чтобы исполнить угрозу.

Но ему было больно. Движения получались скованные, и я, опомнившись, юркнула ему под руку, к столу с мазью.

– Я сказал тебе свалить!

– Если бы я подчинялась твоим приказам, давно бы уже была в Аиде. А… подождите-ка… я там была.

Я понюхала мазь в баночке и скривилась. Запах напоминал что-то среднее между плесенью и ментолом. Должно быть, жутко болючая штука. Когда я на тренировках стирала ноги в кровь, папа мазал меня чем-то похожим. Жгло неимоверно, зато, в отличие от других девочек из группы, ни разу не было воспаления.

– Садись. – Я кивнула на кровать.

Дэваль не сдвинулся с места. И смотрел так, словно я предложила ему живьем отведать горстку тараканов.

– В какую букву ты собираешься завернуться, чтобы обработать эту красоту на спине? Если не хочешь, чтобы я помогала, можно я тогда посмотрю? Люблю наблюдать, как мои враги корчатся в невыносимых муках.

Явно нехотя, с каждым шагом преодолевая желание послать меня куда подальше, Дэваль пересек комнату и опустился на кровать. Вблизи следы оказались еще более жуткими. Мысленно я содрогнулась, но внешне невозмутимо набрала немного мази и осторожно коснулась одной из ссадин.

Дэваль дернулся, но промолчал.

– Уверен, что это поможет?

Ответом меня не удостоили, и пришлось продолжить. Теперь я немного лучше понимала отца, когда он, не обращая внимания на мои сопли, слезы и мольбы, продолжал водить меня на массаж, впихивать витамины и заставлять тренироваться даже в отпуске.

За месяцы здесь, в Мортруме, я так привыкла ко множеству безумных вещей, что ожидала увидеть, как раны на глазах начнут затягиваться. Но мазь таяла на разгоряченной коже, а чуда все не происходило. Только Дэваль вздрагивал снова и снова, когда я касалась красных следов.

– Хочешь, я схожу и попрошу обезболивающее? Скажу, что упала на льду.

– Нет.

Потом немного помолчал и добавил:

– У тебя руки холодные.

– Да… точно. Ты весь горишь. Сейчас согрею.

– Не надо.

От жалости защемило сердце, но я стиснула зубы, чтобы ничем ее не выдать. Жалости Дэваль не потерпит. Даже мои прикосновения терпит с трудом, и то лишь потому, что понимает, что сам просто не сможет дотянуться.

– За что он так? – наконец набралась решимости спросить я. – Узнал, что мы сделали? Давай расскажем, что это я.

Хотя я, наверное, и двух ударов не выдержу.

Я украдкой скосила глаза на руки Дэваля. Но они оказались абсолютно здоровыми. Он что, даже не пытался защититься? Просто позволил отцу себя избить? В том, что это дело рук Вельзевула, я не сомневалась.

– Нет, – отрезал парень, и на этом разговор снова затих.

Даже исполосованный жуткими бесчеловечными ударами, Дэваль определенно был хорош. Жаль, что такому поганцу досталось такое идеальное тело. Я едва удержалась от того, чтобы потрогать темные растрепанные волосы. Кончики пальцев застыли у самых прядей, там, где кончалась самая длинная и глубокая ссадина. Воображение работало против воли. Внутри все сжималось от мысли о том, насколько адская это боль: вот так, по живому… чем? Кнутом? Да какой отец вообще способен на такое по отношению к своему ребенку?! Что надо сделать, чтобы заслужить это?

Вельзевул бил не в ярости, не когда гнев лишает разума.