На него смотрели, как на прокаженного, а его уже понесло:

– Коррупция махровым цветом… Реклама по телевизору… Прокладки там всякие… И еще от перхоти… Ваучеры опять же… Ну, Чубайс, понятное дело, доктор Дебейки и прочие молодые реформаторы… А вот еще «МММ» было… Ну это вообще – стрелять таких… А Кобзон ушел из певцов, но не насовсем, а так – притворяется… Еще храм построили… Да, а церковь теперь сигаретами торгует и еще водкой…

– А водка-то почем? – спросил кто-то внезапно.

– Двадцать рубликов.

– Бутылка? – не поверил спрашивающий.

– Ну! Это если дешевая, отечественная…

Офицеры переглянулись.

– Это же во сколько раз? – задумчиво спросил один. – В шесть?

– Почти, – ответил другой офицер.

– Что – в шесть? – переспросил недогадливый Дегтярев.

– Подорожала. Стоила-то три шестьдесят две…

– Вы же ничего, совсем ничего не знаете, мужики, – покачал головой потрясенный Сан Саныч. – Еще было четыре двенадцать, потом – червонец, а дальше уж пошло-поехало. До деноминации по двадцать тыщ платили за бутылку.

– Врешь!!! – выдохнули хором.

– Не вру!!! – вступился за собственную честь Дегтярев.

– Что же – бутылка водки как четыре машины «Жигули»?

– Ну, «Жигули»-то тоже подорожали.

– Вот зараза! На сколько? Я ж на очереди стою.

Сан Саныч хотел было ответить спрашивающему, сколько же стоили до деноминации «Жигули», но осекся, поняв, что не сможет произнести вслух кошмарную многомиллионную сумму. Слишком дико звучит.

Он смотрел на офицеров. Те смотрели на него. И Дегтярев понял, что что-то сейчас произойдет. Хотели ведь его повязать – и повяжут. А дальше будет только хуже. Предшественника-то его вон как – к стенке, и девять граммов свинца. Наш герой уже готов был испугаться, но не успел.

Скрипнула дверь, и вошел полковник. И только теперь, согласно нашему сценарию, Сан Санычу предстояло пережить самое главное на сегодня потрясение.

* * *

Возникло какое-то замешательство. Как будто до сих пор офицеры знали, что им делать, а с появлением старшего по званию подрастерялись маленько.

Дегтярев думал, что полковник, обнаружив на столе водку, а за столом – покинувших боевые посты офицеров, начнет кричать и топать ногами, но все вышло иначе.

– Перекур? – вполне дружелюбно осведомился главный.

Дегтярева его дружелюбие озадачило. Какой же может быть перекур на боевом-то дежурстве?

– Ты присаживайся, Тимофеич, – пригласил полковника Брусникин. – Выпьешь с нами.

Полковник не стал нос воротить и сел как раз напротив Сан Саныча. Над столом плавало настороженно-недоброе молчание. Брусникин налил полковнику водки, придвинул и потом смотрел, как полковник выпивает и закусывает.

– Скажи-ка, Тимофеич, как там страна живет, – подступился к интересующей его теме Брусникин.

– Как живет? – пожал плечами полковник, подливая себе водочки. – Трудится! Пока вы тут покой людей бережете, эти самые люди выплавляют сталь, выращивают хлеб и бороздят космические просторы.

– И никто это… ну, в общем… все нормально, да?

– Ты о чем, капитан? – Глаза полковника блеснули стальной искоркой.

– Никто, спрашиваю, не бастует?

– Да ты что! – зашелся в благородном гневе полковник.

Даже поперхнулся. Как раз закусывал луковицей – и вот дыхание сбилось от беспардонного вопроса.