— Это еще мягко сказано, — ухмыляюсь я. — Во-от… А мне бы не хотелось прибегать к разным сомнительным экспериментам в человеческом духе.

Марку опять нехорошо. В голове его возникают ужасающие картины извращений, которым мы станем предаваться в селекционных целях.

— Я искусственное оплодотворение имею в виду, — успокаиваю я разбушевавшееся воображение суженого. — Придется обманывать очень много земной аппаратуры. Чтобы целая орда специалистов не спятила, обнаружив на экранах черт знает какую физиологию, доселе на экранах невиданную.

Тут уж мы оба принимаемся хохотать, представив себе реакцию простых и непростых специалистов, которым выпадет счастье… Нет, определенно пора в постель. Спать. Я, например, клюю носом. Но заснет ли Марк в моей постели, зная, С КЕМ рядом он засыпает?

— У тебя, наверное, тоже есть хвост! — озвучивает он свою очередную догадку.

— У меня все есть, — рублю я как на исповеди. — Хвост, плавники…

— Жабры…

— Какие жабры, о чем ты? Мне и кислород-то не нужен. — Я, когда пьяная, такая откровенная становлюсь, такая откровенная…

— Да ну?

— Ну да! Так же, как письменность. Для меня это все, — я размашистым (чересчур размашистым) жестом указываю на окно, за которым мирным сном почивает человеческая цивилизация, — игрушки. В которые я играю, пока я здесь. В бездне, — тут меня пробивает на поучительный жест — палец, поднесенный к носу, и глаза, сведенные все к тому же носу. Марк давится криком от представшего перед ним зрелища. — В бездне кислорода очень мало. И там мы становимся другими. Не такими, как в молодости, пока ходим среди людей и живем наверху… то есть на мелководье.

— А какими? — жадно интересуется Марк. Ну что я говорила? Дикарь. Сколько ни дай, все слопает и потребует добавки.

— Ты же меня и такой, какая я есть, не видел! — Я качаю головой. Он что, совсем не слушает? Ни про хвост, ни про плавники… — Вот я сижу перед тобой на стуле, у меня стройные ноги и отличный зад. Все это — дань земной моде! А я, натурально, не такая.

— А какая? — Кажется, он меня подначивает. Ну, щас я тебе покажу!

— Пошли в ванную! — решаюсь я.

Ванна у меня первоклассная. Бассейн, без преувеличений. Марк присвистывает, разглядывая беломраморные изыски на стенах и на полу самого большого помещения в доме. А как же иначе? В этой лохани полоскали плавники поколения фоморской знати. Не могли же они сидячей шайкой удовольствоваться, не люди, чай.

Я бестрепетно раздеваюсь и захожу в воду, которая всегда стоит в ванне. Холодная, конечно. Нам не нравится гретая вода. С хлоркой мы еще как-то миримся, но плавать в бульоне… Ноги мои схлопываются в хвост, отнюдь не рыбий. Это у бабки хвост, как у китихи, а у меня — другой. Как у морской змеи или, скажем, у мурены. Тонкий (относительно), привольно извивающийся, с лентами плавников по всей длине.

Марк охает. Почти восхищенно — или это только кажется? Слава Лиру, хоть не блюет. Все-таки художники — более привычный к чудищам народ, чем представители других профессий. Я картинно лежу в зеленоватой воде, помавая нижней половиной себя. Жених мой богоданный присаживается на бортик, осторожно проводит рукой по моей синей коже в изящных черных разводах.

— Гладкая… — задумчиво произносит он. — Где чешуя-то? Во всех сказаниях чешую обещали!

— У многих есть чешуя. Мы вообще очень разные. Я — потомок морского змея и вся в него пошла.