— Godan daginn! — вырывается у Морка.

— И вам здравствуйте, — машет Мореход. — Вот, ждал-ждал, да и решил сам сюда выбраться.

— А разве вы умеете? — Ада разглядывает нашего нового знакомого с тем самым лицом, с которым я недавно разглядывал ее и Мулиартех. Притом, что внешность у Морехода самая обычная. То есть обычная для человека.

— Как и вы! — слегка кланяется бог четвертой стихии. — Вы приходите на землю, я прихожу на землю, дети воздуха и дети огня приходят на землю. Это место — средоточие наших интересов. Оно дарит смысл нашему существованию. Если б не земля, раса фэйри вымерла бы — от одного лишь сознания собственной ненужности. А были бы мы людьми, затеяли бы войну, чтобы заполучить землю. В единоличное, так сказать, пользование. Но мы слишком древние и мудрые, чтобы не знать, чем подобные войны кончаются. Лучше уж примириться с чужим присутствием на нашей драгоценной земле и заглядывать сюда время от времени, проверять, как у людей дела…

— …направлять аккуратненько… — язвительно подхватываю я.

— Не нравится — не направляйся! — пожимает плечами Мореход. — Люди уже от многих направляющих отказались. Силы природы вам давно не указ, свои интересы дороже, скоро вы и от меня откреститесь, другой ориентир найдете. То-то будет потеха…

— Почему я не знаю тебя? — задумчиво произносит Мулиартех. — Ты же бог, я вижу. Дети могли и не встречать тебя, они не так давно на суше. Люди — те вообще с богами не разговаривают, обижены на нас за что-то. Но почему Я не знаю тебя?

— Потому что твой разум — водяной океан. Разум детей воздуха и детей огня — огненный и воздушный океаны. И в жизни, и в смерти вы растворяетесь в своих стихиях без остатка, моя бездна вам не нужна. И никогда нужна не будет. Так что встречаться нам было незачем. Мысли твоего народа безраздельно принадлежали морю.

— А в то время, которое мы проводим на суше?

— И тогда.

— Что-то изменилось? — В голосе Мулиартех звучит вкрадчивое обаяние, которого так не любит Ада. Ей кажется нечестным использовать проникновенные, колдовские интонации, заставляющие забыть о смысле сказанного, вырывающие согласие на любую авантюру, на любую глупость, на любую подлость с самого дна человеческой души…

— Спрячь свое оружие, морской змей! — смеется Мореход. — Закажи мне лучше чего-нибудь холодненького. Пить очень хочется.

Сейчас он скажет. Отхлебнет из запотевшего бокала с уродливым рисунком, обведет глазами белое от зноя небо, пожухшую пыльную зелень вокруг, толстых похотливых голубей у помойки — и скажет нам наконец, что сдвинуло баланс стихий, казавшийся вечным и накрывавший землю священным непроницаемым куполом…

— Твой народ уже ответил на вопрос, что случилось. И сам не заметил ответа. Хотя… такое часто случается. Как вы назвали своего врага?

— Аптекарь, — недоуменно говорит Ада.

— Отец лжи! — рычит Морк. — Отец лжи, принцесса. Мы, фоморы, наткнулись на ложь.

— Да, — кивает Мореход. — А ведь твой народ не привык ко лжи у СЕБЯ в душе. Фэйри не лгут, не так ли, Мулиартех? Вы великие мастера эвфемизмов и недомолвок, но лгать вы не умеете. И не представляете, что этот навык с мозгами творит. Зато люди знают насчет лжи ВСЁ. Можно сказать, что вся моя стихия составлена из таких знаний. Поэтому для понимания отца лжи твоим фоморам и твоему провидцу необходимо придти ко мне.

Мулиартех закрывает свой единственный глаз. На лице ее — тоска, огромная, как море.