Он немножко постоял, размышляя, и добавил:

— Я догадываюсь, что произошло. Помните, внешники сказали, что в их системе есть планета с термальной зоной, где вода в жидком состоянии? Самая внутренняя, и с такой массой и плотностью, что на ее поверхности тяжесть должна быть порядка двух третей стандартной земной? Похоже, что это она и есть.

Я только теперь заметил. Каждое движение давалось с таким трудом, что ощущалась только боль, но и в самом деле я был легче, чем раньше. Может быть, поэтому мне удавалось удержаться на ногах.

— Внешники дали нам информацию об этой планете своей звезды, — продолжал Валланд. — Я не знаю, кто именно так сильно ошибся. Это связано с языковыми трудностями, а агент на Заре торопился передать сообщение. Я полагаю, что внешники его не поняли. Они решили, что мы прежде всего хотим высадиться здесь, потому что условия для нас здесь лучше, они даже решили, что мы собираемся прямо приземляться. Поэтому они дали нам цифры и формулы как раз для этого. А мы решили, что они нам дают координаты точки, удаленной на безопасное расстояние от солнца, удобной для выхода из прыжка, и скормили это компьютеру.

Он развел руками.

— Я могу и ошибиться, — сказал Валланд. — Может быть, фактор и не виноват. Может быть, какая-то дубина сидит в нашем центральном офисе. Но факт остается фактом — ведь прыгаешь не вслепую прямо к звезде, а пользуешься формулой, учитывающей ее движение. Мы взяли не ту формулу.

— И что нам теперь со всем этим делать? — фыркнул Рорн.

— Выжить, — сказал Валланд.

— Да ну? Если мы даже не знаем, годится ли этот воздух для дыхания? Мы можем проверить, будет ли в нем что-нибудь гореть — есть ли кислород. А другие газы? А споры, или… а, ну его! — Рорн отвернулся.

— Это все правда, — признал Валланд. Он повернулся и посмотрел вниз на Смета.

— Нам все равно придется его расстегнуть, чтобы посмотреть, можем ли мы парню помочь, — сказал он. — И у нас нет времени — у него нет времени — на сравнение воздуха с атмосферой Земли. Так что…

Он стал на одно колено и приблизил лицевой щиток к шлему раненого.

— Энвер, — негромко позвал он, — Энвер, ты меня слышишь?

— Да… Да… больно!

Я с трудом заставил себя слушать.

Валланд взял Смета за руку.

— Снять с тебя скафандр? — спросил он.

— Мне только тридцать лет! — взвизгнул Смет. — Всего тридцать. А тебе — три тысячи!

— Заткнись. — Валланд говорил по-прежнему мягко, но это слово щелкнуло, как бич. — Ты ведь мужчина. Смет судорожно перевел дыхание и сказал:

— Давай, Хьюг.

Валланд позвал на помощь Урдугу. Они вынули переломанное тело из скафандра бережней, чем мать распеленывает младенца. Какой-то материей они обтерли кровь и перебинтовали раны. Смет прожил еще три часа.

Дома, или вообще в цивилизованном месте, даже на борту этого корабля, если бы он не был разрушен, мы могли бы его спасти. У нас не было регенератора тканей, но были хирургические инструменты и оборудование. Мы попробовали использовать то, что удалось найти среди обломков. Память об этой попытке я сотру при первой же ревизии.

Под конец Смет попросил Валланда ему спеть. К этому времени мы все уже сняли скафандры. Воздух был горяч и влажен, наполнен странными запахами. Слышно было, как чавкает над погружающимися отсеками озеро.

Валланд достал свой омнисонор. Инструмент остался невредимым, а вот биогенетический стимулятор разбился вдребезги.