Кровь бросилась мне в лицо, она смеялась надо мной, ещё и при всех. Алехандро смеялся себе в усы и явно ожидал от меня какого-то поступка. Несмотря на то, что был в ярости, я ещё не забыл, каково это быть в плену, и у меня было два выхода: либо ударить наглую женщину, либо самому посмеяться над ней. Я выбрал третье. Собрав все силы, я опустился обратно на скамью, с которой вскочил мгновение назад.

— Что у вас есть из жареного, для меня и моего друга монаха?

— Цыпл…, ладно, хотите что-нибудь погорячее, юноша, у нас найдётся не только еда, конечно, если у тебя есть немного денег.

— Сделав вид, что не понял её грязных намёков, я проглотил свою гордость, вместе с гордостью дворянина, не умеющего обращаться с саблей, и снова её спросил.

— Какие у вас есть блюда, посвежее?

Сверкнув на меня мимолетным взглядом, уже с явным сарказмом, но без откровенного ехидства, эта камарера (официантка) озвучила неполный список блюд, которыми одаривала эта посада (трактир, постоялый двор)

— Кальос, ракионде из барашка и пикадильо, всё самое свежее.

— Несите всё!

А у вас деньги-то есть, юноша?

— А сколько это будет стоить?

— Если все три блюда, то… восемьдесят четыре мараведи.

— Вот три реала, а на остаток хлеба, пожалуйста.

— А что пить будут сеньоры, — протянула камарера, увидев деньги.

— А что есть? Сок свежевыжатый есть?

Судя по выпученным глазам официантки, сока не было. Положение спас брат Мигель.

— Кувшин сладкой воды с лаймом.

Вот что хорошо в колониях, так это то, что здесь растут лаймы, и сахар дешёвый. Плантации недалеко и производство тоже. В Испании, судя по всему, мы могли бы рассчитывать в такой таверне максимум на разбавленное вино.

Собрав заказ и прихватив выложенные деньги, к которым мне пришлось ещё добавить полреала, так как вода и хлеб оказались здесь недешевыми, мы принялись ждать. Алехандро, молчавший до этого, только улыбавшийся в усы, как только ушла камареро, сразу же включился в беседу. Очевидно, до этого он развлекался, слушая наш с официанткой диалог.

— А почему дага у тебя такая ржавая была, ты же дворянин? Тебя что, не учили, как надо за оружием ухаживать? Или ты не дворянин, а самозванец?

Град вопросов застал меня врасплох.

— Я… — начал было я говорить что-то в свое оправдание, но брат Мигель снова вмешался в наш разговор.

— Он дворянин, и отец настоятель послал меня с ним вместе на рынок, чтобы он купил себе нормальную одежду, раз у него есть немного денег. А то неприлично ходить в таком виде потомственному магику. Но он попал в плен к пиратам, где его мучили и истязали, оттого немного повредился умом. Так что…

— Да, да, я так и понял, что малый немного не в себе. Думал, он либо прикидывается, либо от природы такой. А пираты, тогда да, это многое объясняет, очень многое, и он, нахмурившись, замолчал, думая о чём-то своём.

Оставшееся время мы провели в молчании. Алехандро думал свою тяжёлую думу, брат Мигель беспрестанно шептал молитвы, видимо, сдерживая себя, так как чувствовал манящие ароматы жаркого, застискивая грех чревоугодия в одному ему известные рамки. А я думал…, да обо всём подряд думал. Только сейчас я смог оглянуться назад и ужаснуться всему, что со мной произошло.

Наконец, пища прибыла, и мы начали вкушать её. Пахло вкусно, да и на вкус все блюда были очень даже ничего, особенно после полу прожаренной рыбы или мяса грифа-индейки. Запивая кисло-сладкой водой обильную порцию жаркого, разделенного поровну с братом Мигелем, мы слушали Алехандро, которому принесли целый кувшин крепкого вина.

По мере того, как кувшин пустел, истории становились всё более мрачными, а сам лейтенант жаждал мести, но кувшин скоро опустел, а денег у него больше не было.