План так и не состоялся, но неудивительно, что Монтроз и его соратники собрались вскоре в доме одного из его родственников в Камбернолде и там по инициативе Монтроза заключили секретное соглашение, направленное против Аргайла, известное как Камбернолдский договор. Была провозглашена лояльность как Ковенанту, так и короне, перед которой они взяли совместное обязательство защищать ее основные принципы против «нечестных интриг некоторых людей».

Несомненно, Монтроз преследовал двойную цель, создавая этот внутренний союз одинаково мысливших людей в рядах ковенантеров. Он надеялся предотвратить любые возможные махинации Аргайла и Гамильтона и одновременно желал подтвердить, как он их называл, честные намерения истинных ковенантеров в отношении короны.

Он оставался полностью искренним в своей преданности, называя его словами первоначальной и подлинной цели Ковенанта – добиться свободы для шотландской церкви. Несмотря на его недоверие к Аргайлу, он был готов занять его место на поле боя против войск, которые король собирал в Англии. Через несколько дней после подписания Камбернолдского договора он привел свои полки, хорошо оснащенные и в полном порядке, на место сбора армии Ковенанта вблизи Голдстрима.

В то время как шотландцы собирали свои силы, лорд Конвей в Ньюкасле, не располагая достаточной информацией, все же заявил, что у них нет сил для вторжения. Неделю спустя, обеспокоенный появлением все новых войск, он сообщал, что они должны либо вторгнуться, либо уйти: вражеская армия была слишком многочисленной, чтобы могла оставаться длительное время в этой бедной местности. Он был склонен думать о втором варианте. Но шотландская армия, расположенная среди приграничных холмов, продолжала расти. 16 августа Королевский совет в Лондоне, который все лето получал успокоительные и самоуверенные депеши от лорда Конвея, неожиданно был огорошен известием, что лорд ожидает в любой момент перехода границы шотландцами и что у него нет шансов удержать Ньюкасл.

В критических обстоятельствах прирожденная смелость короля придавала ему решительности. Он заявил, что незамедлительно отправится на север и встанет во главе своего народа, который подвергся нападению. Его советники попытались отговорить его от подобного решения, они сомневались, что его присутствие там что-либо изменит, но все, что им удалось, так это задержать отъезд короля на несколько дней, и 20 августа в четверг он отправился в Йорк.

В начале следующей недели Страффорд последовал за ним. Несколькими днями ранее он намеревался вернуться в Дублин, чтобы посадить ирландскую армию на корабли, для которой Гамильтон до сих пор не подготовил суда. Непредвиденная катастрофа помешала ему в этом. Главнокомандующий Нортумберленд заболел. Некоторые говорили, что его болезнь – это всего лишь дипломатический шаг. Но это можно было объяснить простым образом. Нортумберленд просто приписал болезни неспособность продолжать выполнять свои обязанности. Он всегда восхищался Страффордом, весь этот год он пытался на своем месте проявлять буйную энергию, следуя примеру своего друга. Еще в начале весны он предсказывал, что король не сможет собрать достаточно денег, чтобы вести успешную войну. Это мнение он повторил с мрачным удовлетворением на заседании Совета при обсуждении королевской политики. Нортумберленд, в отличие от Страффорда, не воспринимал, казалось, нереальную для выполнения задачу как вызов, на который необходимо ответить с удвоенной энергией. Он полагал, что глупо пытаться преодолеть невозможное, и не считал своим долгом поощрять короля в таких случаях. Плохое состояние его здоровья было весьма удобным предлогом.

Плохое здоровье Страффорда было для него сущим наказанием.