8 июня Натаниэл Фьенн, сын лорда Сэя, сообщил несколько шокирующих подробностей. Сэр Уильям Бальфур, заместитель коменданта Тауэра, показал, что во время подготовки заговора пять недель назад Страффорд предложил ему 20 тысяч фунтов для организации своего побега. В то же самое время полковник Горинг, комендант Портсмута, признал, что двор предпринимал попытки передать Джермину пост коменданта Портсмута, предположительно с целью позволить французским кораблям с солдатами на борту захватить город. Он намекнул, что генеральный комиссар Уилмот принимал непосредственное участие в этом деле. Выслушав эти разоблачения комитета, Уилмот и Джордж Дигби заявили, что эти обвинения беспочвенны. Они потребовали более веских доказательств, чем простой пересказ слов Горинга. Члены палаты криками с мест заставили их замолчать. Лентал, беспомощный спикер в буйной палате, напрасно взывал к порядку, но его голоса не было слышно в страшном гомоне. Сумерки сгущались, и он едва мог видеть, кто поднялся и требовал слова. Кто-то отправился за свечами. Другие кричали им вослед «Не надо!», так как дебаты были близки к завершению. Двое парламентариев все же принесли свечи. Подобное необычное поведение напомнило членам палаты об их достоинстве; большинство проголосовало за то, чтобы этих людей заключили в Тауэр за нарушение распорядка, и спикер на этом закрыл заседание.

Разразился ожидаемый кризис, и появившийся вновь слух о заговоре в армии помешал королю в проведении его политики, как и надеялся Пим. Идя навстречу экстремистам, дебаты в палате общин по вопросу о принятии билля о корнях и ветвях продолжились, и сэр Симондс Дьюис попытался доказать, основывая свой вывод на тексте древнегреческого манускрипта, сохранившегося в личной библиотеке короля, что апостол Павел, обращаясь к Титу и Тимофею, не называл их епископами. Это слово – вставка более позднего происхождения. Но в центре внимания были другие темы. Это были утверждения и возражения Горинга, Уилмота и Дигби. Способный полемист Дигби был в своих действиях, к сожалению, импульсивен и несдержан. Возможно, из-за тщеславия, которым отличался, но, вероятней всего, в качестве средства пропаганды против партии Пима он выбрал именно этот момент для опубликования своей замечательной речи, произнесенной в защиту Страффорда. Это было прямым нарушением правил, так как для этого требовалось разрешение парламента, и Дигби мог бы оказаться за это в Тауэре, если бы не мгновенное решение короля возвести его в пэры. Пим не осмелился бы выступить против пэра, иначе раскол с лордами только усилился бы.

Кризис не был преодолен. 14 июня граф Нортумберленд неожиданно изменил королю. Граф был другом Страффорда, и, возможно, ко всем тем унижениям, которые он перенес, добавилось презрение к королю за то, что он бросил в беде своего верного слугу, и все это вкупе настроило Нортумберленда против двора. Семейные и личные связи ускорили, возможно, его решение. Он действительно мог чувствовать, как сам сказал, что на кону стоит честь брата и мщение должно было состояться. Его брат Гарри Перси, обвиненный после того, как месяц назад появилась новость об армейском заговоре, бежал за границу. Нортумберленд теперь представил парламенту письмо, которое получил от него и в котором в подробностях излагалась история заговора. Перси заявлял о невиновности своей и Уилмота и об отсутствии у них злого умысла.