И наш долг перед его памятью об этом не забывать…

Из Венеции великий беглец держал путь во Флоренцию, и первый человек, которого он стал разыскивать по возвращении в родной город, был брат его первой мачехи, юной жены Пьеро да Винчи, каноник Александро Альбиери. Это говорит о бесконечном одиночестве Леонардо, о том, что во Флоренции у него после столь долгого отсутствия никого не осталось.

…Одна из загадок — «нелюбовь» великого живописца к живописи.

В то время феррарская герцогиня осаждала Леонардо мольбами что-либо написать для нее.

Ее посол во Флоренции отвечал: «Он усиленно занимается геометрией и не хочет притрагиваться к кисти».

Казалось, его волнует все, все, только не живопись. Ничего подобного мы не найдем ни у одного из великих художников. Ни у Тициана, ни у Рембрандта, ни у Гогена.

Когда читаешь многочисленные жизнеописания Леонардо, эта загадка его личности и судьбы не может не вызывать странных мыслей. Он и до возвращения во Флоренцию, и после второго расставания с ней с большой неохотой начинал работу над картинами и часто не оканчивал ее.

И опять думаешь: может быть, он хотел созидания не художественных ценностей, а самой жизни?..

Вот именно: он хотел созидать жизнь! Менять течение рек (все, что касалось воды, его особенно волновало), переносить с места на место церкви (это казалось тогда невозможным, лишь потом поняли, что замысел Леонардо осуществим), построить «идеальный» город (сегодняшние архитекторы, создавая города третьего тысячелетия, черпают идеи в архитектурных замыслах Леонардо), украсить мир водопадами.

Он стремился к новизне и в искусстве, но особенно — в самой жизни. В искусстве рождение новизны часто зависело от него самого. А в жизни судьбу его замыслов решали герцоги, короли, папы.

Величайшим замыслом Леонардо был полет человека. Все наблюдения, зарисовки, версии он держал в величайшем секрете. Пожалуй, не было работы, которую бы он, склонный вообще к секретам, окружил такой непроницаемой тайной.

Ему, видимо, казалось, что он и родился для этого торжества.

Работая над картинами, он медлил. Строя летательный аппарат, он торопился.

Самая возвышенная (во всех отношениях) легенда о Леонардо — это легенда о полете с высокой горы Томмазо Мазини да Перетола, известного под именем Заратустры. Он был флорентийским механиком и помощником Леонардо. Если Франческо Мельци был рядом с великим учителем вторую половину его жизни, то Заратустра сопровождал Леонардо первую половину. Леонардо с ним подружился (не исключено, что он был «обыкновенным» талантливым флорентийским ремесленником-изобретателем) в юности, до первого отъезда из Флоренции. Заратустра был с ним все семнадцать лет в Милане. Вернулся Леонардо с этим загадочным (недаром он носил имя восточного мудреца Заратустры) человеком во Флоренцию после падения Лодовико Моро.

Мысль о полете была самой капитальной идеей жизни Леонардо. Бесконечные зарисовки, штудии, наблюдения, сохранившиеся в его записных книжках, различные конструкции летательных аппаратов убеждают в том, что он никогда не расставался с этой мыслью. Они с Заратустрой построили летательный аппарат: искусственные крылья, которые должны были держать человека в воздухе, когда он, подобно лыжнику с трамплина, с высокой горы, разбежавшись, отрывался от земли.

По легенде, Заратустра с горы под названием Чичеро (Леонардо называл ее чудесной) полетел. Новый Икар полетел к Солнцу.

По легенде, он полетел и не вернулся. Он разбился? Легенда об этом умалчивает. Он не вернулся из неба, о котором с детства, как о родной стихии, мечтал Леонардо.

Я думал об этом по дороге в римский аэропорт, где высится огромная статуя Леонардо. На его каменной ладони — летательный аппарат.