Насупив брови и зажмурив глаза, напрягая зрение, часто изменял я мой путь и блуждал во мраке ощупью, то туда, то сюда, стараясь что-нибудь увидеть. Но мрак был слишком глубок. И когда я некоторое время пробыл в нем, то во мне пробудились и стали бороться два чувства — страх и любопытство: страх перед исследованием темной пещеры и любопытство — нет ли в ней какой-либо чудесной тайны?»
Пещера была одним из самых любимых образов Леонардо не потому, что он был склонен к странным и экзотическим затеям, а потому, что его влекли к себе все тайны жизни. В этом смысле он был действительно первобытным человеком.
Джоконда с «неожиданно блеснувшим взором» замечает, что одного любопытства мало, для того чтобы узнать тайны пещеры.
«Что же нужно еще?» — не понимает ее Леонардо.
И в этом непонимании — по Мережковскому — самая большая его трагедия.
Когда Леонардо понимает, «что же нужно еще», уже поздно: Джоконда ушла из жизни.
Создатели телефильма о Леонардо в библиографии называют лишь одну русскую работу — роман Мережковского, в последний раз изданный в Милане в 1936 году.
Их легко понять.
В рассказе Мережковского есть некая высшая достоверность — достоверность не документов, имен и дат, а человеческих отношений.
Трагических человеческих отношений, что не могло не волновать позднего Бунина.
В одной из тетрадей Павлинова…
Но прежде надо объяснить появление этих тетрадей у меня. Павлинов был инженером, работал в городе О., увлекался горными лыжами еще со студенческих лет, каждую зиму недели на две уезжал в Домбай, возвращался веселый, с новыми интеллектуальными завихрениями.
Однажды он не вернулся. Его искали более трех лет.
И не нашли.
Это бывает иногда в горах, покрытых снегом, которые, даже оттаивая летом, не открывают всех тайн.
Павлинов был совершенно одинок — рос в детдоме, в любви был несчастлив и, наверное, именно поэтому делал выписки из моей книги «…Что движет солнце и светила», порой сопровождая их ироническими или полуироническими замечаниями.
Его товарищи и отдали мне его тетради.
В одной из тетрадей Павлинова я нашел малопонятную мысль — малопонятную поначалу, — «повседневность начинается на улице, а кончается в бесконечности».
Павлинов любил «интеллектуальные ребусы».
Над этим ребусом я бился долго, пока не понял, что он имеет в виду КУЛЬТУРУ.
Да, культуру, как понимал ее Сент-Экзюпери.
Вот и о «Джоконде» тоже можно, наверное, говорить, что она начинается на улице — в лавках сувениров, на чашках, тарелках и пепельницах, — а кончается в бесконечности человеческого духа.
* * *
Леонардо да Винчи. «Джоконда» (деталь).
Леонардо да Винчи. «Мадонна Бенуа».
Черная мадонна (фото К. Гайена).
ГЛАВА 7
Театр как жизнь, или Жизнь как театр
(Иллюстрация, использованная к шмуцтитлу: Леонардо да Винчи, рисунок)
Запись Павлинова о повседневности, которая «начинается на улице, а кончается в бесконечности», на мой взгляд, имеет отношение к Экзюпери, к его размышлениям о культуре.
Эти мысли Экзюпери общеизвестны. Но стоит сейчас о них напомнить для того, чтобы вернуться с ними на улицу Флоренции начала XVI века, где Микеланджело обидел Леонардо в разговоре о Данте.
Перед второй мировой войной и во время войны Сент-Экзюпери думал все чаще о том, что без духовной жизни личности невозможна и достойная человека цивилизация. Духовную жизнь он рассматривал не аристократически, не элитарно, а в лучших традициях демократизма. |