Пока он шагал вдоль вагонов, обдумывая ситуацию, к нему присоединилась Оторва Джил. Как всегда, её светлые волосы были растрёпаны и в них путались былинки — как будто она только что побывала в схватке с перекати-полем. Интересно, подумал Милос, это ему чудится или травы в её волосах стало больше?

— Если ты опять завёл всех в тупик на целую вечность, то нам надо бы сходить на тело, — заявила она. Будучи скинджекером, она, как и Милос, была ближе к жизни, чем к смерти, и потому не впадала в ежедневную рутину. Однако Милос знал — Джил нужен был не только скинджекинг. Когда она «ходила на тело», то преследовала куда более тёмные цели.

— Называй вещи своими именами, — ответил ей Милос. — Ты, конечно, не скинджекинга хочешь. Тебе нужна жатва, скажешь, нет?

— Последние распоряжения, которые я получила от Мэри, были очень ясными. Я не собираюсь всё бросать только потому, что ты — нюня.

Милос резко обернулся к ней. Он никогда не ударил бы ни одну девушку, но Джил частенько доводила его до ручки.

— То, что я сделал для Мэри, доказывает, что я не трус!

— Тогда почему ты позволяешь нам жать только раз в неделю?

— Потому что должны же быть какие-то границы! — сказал Милос.

— А разве у замыслов Мэри есть какие-то границы?

Хладнокровие Джил рассердило Милоса ещё больше, но он приказал себе успокоиться. Если он потеряет самообладание, наглая девица получит контроль над ситуацией, а этого допускать нельзя. Он здесь начальник! И ему самому не следовало бы забывать об этом.

— Знаешь, в чём разница между мной и тобой? — сказал он. — Я хожу на жатву потому, что этого хочет Мэри. Ты — потому что она доставляет тебе удовольствие.

А Джил и не возражала.

— В совершенном мире, — философски заметила она, — разве не должны мы все любить свою работу?

Милос согласился вести скинджекеров на жатву этим вечером, но установил жёсткие правила.

— Мы заберём столько, сколько сможем унести с собой, не больше. Я сам буду решать — где и когда.

— Своя рука — владыка, — сказала Джил. Детали её не заботили — была бы лишь возможность сделать грязное дело.

Остальную часть скинджекерской команды составляли Лосяра с Хомяком — таким образом, всего их было четверо. Хотя Алли тоже обладала способностью к вселению в живых людей, Милос понимал: она никогда не пойдёт на жатву, даже если он отвяжет её от поезда.

— Можно мне вжять двоих? — заканючил Лосяра. — Пожалуйшта!

Лосяра совершил свой переход в Междумир во время футбольного матча, в котором участвовал в качестве квортербека. А посему вынужден был всё время ходить в серебряно-голубой футбольной форме. В комплект входили также шлем и зубной протектор, навечно застрявший у парня во рту, отчего ему теперь приходилось шамкать, а не нормально разговаривать.

— Здóрово, здóрово, — закивал Хомяк. — Лосяра, можешь тащить к поезду моего тоже!

— Я вовше не это имел в виду! — взревел Лосяра.

Хомяк, этот дёрганный верзила, был тёмной лошадкой. Милос так и не узнал, каким образом тот попал в Междумир, уяснил лишь, что Хомяк покинул мир живых при весьма подозрительных обстоятельствах — каждый раз, когда об этом заходила речь, щёки и уши Хомяка начинали пылать. Поскольку у послесветов нет ни плоти, ни крови, то нужно воистину очень сильно застыдиться, чтобы смутное воспоминание о крови окрасило твоё лицо в малиновый цвет.

— Я сказал — возьмём столько, сколько сумеем унести, — отрезал Милос. — Жадность ещё никого не доводила до добра.

Они отправились, когда спустились сумерки. Возможно, у Милоса разыгралось воображение, а может быть, его обуревали дурные предчувствия, но у него появилось неприятное ощущение, будто за ними наблюдают.