— Да. — Тиллер дрогнул в его пальцах. Планх освобождал его от необходимости произносить еще какие-то слова.

— Мой товарищ по цели, мой товарищ по цели, — вздохнула она. — Я рада. — Она распростерла крылья и сразу же их убрала.

— Навсегда, — сказал он с благоговением.

— Я не желала бы для тебя ничего лучше, чем Хилл, — проговорила Айат и, придвинувшись немного ближе, сказала:

— Но тебя что-то волнует?

Он закусил губу.

Айат ждала.

— Скажи мне, — он слегка подался вперед, глядя на палубу. — Ты видишь нас со стороны. Могу ли я быть тем, что она заслуживает?

Она ответила не сразу. Удивленный тем, что не получил тут же «да», Аринниан молча поднял глаза. Он не осмелился прервать течение ее мыслей.

Волны гудели, дождь смеялся.

Наконец она сказала:

— Я верю, что она сможет сделать так, что ты будешь ее достоин!

Он почувствовал боль от этих слов.

Она стала извиняться, что получилось не совсем то, что она хотела сказать.

— Мне давно казалось, — сказала она ему, — что тебе нужен кто-то, как Хилл, чтобы показать тебе. Показать тебе, как. Что-то, что неверно для моего народа, но верно и полно смысла жизни для вашего.

Он собрал все свое мужество, чтобы ответить ей:

— Я знаю продолжение этой теории. Теперь она вплотную подошла к блистательному факту. О, я ревновал раньше! Это есть и сейчас, будет, может быть, до самой моей смерти, я не могу помочь себе. Айат, сестра моя, все дело в том, что она не ты, а ты — не она, и это так хорошо, что вы обе — то, что вы есть!

— Она дала тебе мудрость, — итрианка сгорбилась под дождем.

Аринниан увидел ее печаль и воскликнул:

— Позволь мне продолжить! То, что произошло с тобой.

Она подняла голову и дико глянула на него.

— Было ли это хуже, чем то, что произошло с ней? — Бросила она с вызовом. — Я не прошу жалости из-за глупости в прошлом, но я действительно считаю, что судьба моя была гораздо тяжелее, чем ваша. Годами я думала, будто физическая любовь может быть дурной.

— Айат, теперь мы можем сказать правду друг другу. Я хочу, чтобы ты разделила со мной мои надежды.

Она спрыгнула с кабины, подошла к нему и обняла крыльями. Голову она положила ему на плечо. Капли дождя блестели на ее гребешке, как корона.

Договор был подписан во Флервиле в один из последних зимних дней.

Церемонии были самыми скромными, и итрианская делегация отбыла почти в тот же самый час.

— Они не были очень уж обижены, — объяснил Экрэм Саракоглу Луизе Кайал, отклонившей его предложение присутствовать на церемонии. — Они принимают потерю философски. Но мы не можем попросить их придерживаться наших взглядов. — Он потянулся за сигаретой. — Честно говоря, сам я был только рад избавиться от этих проволочек!

Собственно, он сделал заявление по телевидению и тем избежал всяческих церемоний. Общество, подобное эсперанскому, имело обыкновение отмечать формальное окончание периодов враждебности долгими парадами и хвалебными службами.

Все это было позади. Погода продолжала оставаться прохладной, и Луиза согласилась пойти пообедать. Она сказала, что отец нездоров, что, хотя он любил и уважал этого человека, не слишком расстроило Саракоглу.

Они прошли в сад, он и она, как часто делали это раньше. Вокруг расчищенных тропинок снег белел на клумбах и кустах, на вершине стены, но уже потихоньку таял. Кое-где вода собиралась в ручейки. Цветов не осталось, воздух хранил холодную сырость, небо было мрачно-серого цвета.