— Нет. — Она замотала головой. — Я не знаю что. Просто это меня как-то пугает. Ужасно. Как вы можете жить с такой песней?

— На Лохланне мы считаем, что это очень красивая песня.

— Но мертвые не говорят. Они мертвые!

— Ну разумеется. Это только фантазия. Разве у вас нет мифов?

— Таких нет. Мертвые уходят в Ночь, и Ночь становится Днем, это День. Как Горан, которого схватили в Горящем колесе, поднялся на небеса и затем снова был сброшен вниз и оплакан Матерью — это все Виды Бога, они обозначают сезон дождей, оживляющий сухую землю, и еще обозначают сны и пробуждение от снов, и восстановление после потери памяти и трансформации физической энергии, и… ах, разве вы не видите — это все в одном! Не разделение людей, становящихся от этого ничем и даже желающих быть ничем. Этого не должно быть!

Ворон убрал флейту. Они все шли, пока Эльфави не отпустилась от него, протанцевала несколько шагов — медленный и величавый танец, который вдруг закончился прыжком. Она с улыбкой подбежала к нему и снова взяла его под руку.

— Я забуду про это, — сказала она. — Ваш дом очень далеко. Здесь же — Гвидион, и время Бейля совсем уже близко, чтобы грустить.

— А что это — время Бейля?

— Это когда мы ходим в Священный Город, — сказала она. — Раз в год. Каждый гвидианский год, то есть, как я думаю, около пяти земных. Все люди на всей планете идут в Священный Город, содержащийся его собственным районом. Вам-то, может, будет и скучно ждать, если только вы не решите к нам присоединиться. Может быть, вы можете! — воскликнула она.

— Что там происходит? — спросил Ворон.

— К нам приходит Бог.

— О-о.

Он подумал о дионисийских ритуалах отсталых народов и с огромной осторожностью спросил: — Вы видите Бога или чувствуете By? — последнее слово было местоимением; в гвидионском языке был дополнительный род — всеобщий.

— О, нет, — сказала Эльфави. — Мы сами Бог.

Танец завершился финальным ликующим прыжком, радужным переливом трепещущих крыльев, и голова птицы обратилась к небу. Люди, исполняющие для него музыку, опустили трубы и барабаны. Оперение танцовщицы касалось земли, когда она кланялась. Она исчезла в зарослях тростника. Зрители, сидевшие кто на стульях, а кто на земле, поджав ноги, закрыли глаза на какую-то минуту молчания. Толтека подумал, что это более благодарная дань, чем аплодисменты.

Он огляделся вокруг еще раз, когда церемония закончилась и люди стали готовиться ко сну. Ему все еще казалось нереальным то, что был разбит лагерь, съеден ужин и наступило время отдыха, в то время, как солнце не достигло своего зенита. Это из-за долгого дня, разумеется. Гвидион только что прошел период весеннего равноденствия. Но даже во время его мягкой и дождливой зимы за день люди спали два раза.

В Инстаре этот эффект не был так заметен. Город использовал генератор утренней зари, освещавший улицы после наступления сумерек мягким светом, и продолжал деловую жизнь. Таким образом, для организации всего этого потребовалась пара оборотов планеты. Они выступили в горы на рассвете. На тропе уже прошел долгий день с двумя привалами, и одна ночь, где луне потребовалась небольшая помощь от ламп путешественников; и вот теперь еще одно утро. Где-то завтра — гвидионское завтра — они должны добраться до площадки, которую Даид предложил для космодрома.

Толтека чувствовал усталость в мышцах после трудных километров, но спать еще не хотел. Он встал, оглядывая лагерь. Даид выбрал хорошее место, лужайку в лесу. Пять-шесть гвидионцев, сопровождавших его, весело разговаривали, засыпая костер и расстилая спальные мешки.