Отражение Леа в стекле иллюминатора казалось легким волшебным видением. Она тихо подошла к Брайону — только это отражение да почти бесшумное легкое дыхание указывали на присутствие девушки. Брайон стремительно обернулся и взял ее руки в свои.

— Ты выглядишь намного лучше, — проговорил он.

— Что ж, ничего странного, — ответила она, привычным жестом отбрасывая волосы назад. — Я хорошо отдохнула, валяясь целыми днями в госпитале, покуда ты там внизу развлекался — бегал и стрелял в магтов.

— Нет, мы только усыпляли их газом, — поправил ее он. — Нийордцы больше не могут себя заставить убивать, даже если с их стороны это ведет к потерям. На самом деле, труднее всего им сейчас удерживать дитов, которых возглавил Улв, — они-то как раз убивают всех магтов, которых только видят.

— А что нийордцы будут делать, когда переловят всех магтов?

— Они пока еще не знают, — ответил Брайон. — И не будут знать, пока не увидят, что представляет собой взрослый магт с удаленным мозговым паразитом. С детьми все проще. Если их удается поймать в достаточно раннем возрасте, паразита можно уничтожить прежде, чем он сумеет нанести существенный ущерб.

Леа еле заметно передернула плечами и прижалась к нему.

— Я все-таки еще недостаточно здорова, давай поговорим сидя.

Напротив иллюминатора стоял диван, на котором можно было спокойно сидеть и разглядывать Дит.

— Мне даже представить себе страшно магта, лишенного его симбиота, — сказала она. — Если даже его организм сможет перенести такое потрясение, мне кажется, все, что можно получить в этом случае, — тело, лишенное разума. Мне бы не хотелось стать свидетелем таких экспериментов. Я надеюсь только на то, что нийордцы сумеют найти наиболее гуманное решение.

— Я уверен, что сумеют, — заверил ее Брайон.

— А что будет с нами? — смущенно проговорила она, откидываясь назад, ему на грудь. — Надо сказать, у тебя самая высокая температура тела, с какой мне приходилось сталкиваться. Это совершенно восхитительно.

Это действовало Брайону на нервы. Он не обладал способностью Леа забывать все прошлые ужасы и помнить только о приятном настоящем.

— И что же будет с нами? — спросил он с совершенно не подходящей к случаю властностью.

Леа улыбнулась:

— Ты вовсе не был так нерешителен в ту ночь в госпитале. Кажется мне, я помню еще кое-что, что ты тогда говорил. И что делал. Ты не можешь утверждать, что я совершенно безразлична тебе, Брайон Брандт. А потому я только спрашиваю у тебя то же, что спросила бы любая честная анвхарская девушка. Мы поженимся?

Ему было невероятно приятно держать ее хрупкое тело в объятиях, чувствовать, как ее волосы касаются его щеки. Оба они ощущали и понимали это — и оттого его слова прозвучали еще более жестоко:

— Леа — милая! Ты знаешь, насколько ты для меня важна, но, разумеется, понимаешь и то, что мы никогда не сможем пожениться.

Ее тело напряглось, и она резко высвободилась из его объятий.

— Что?! Ты, здоровенный жирный эгоистичный кусок мяса! Что ты хочешь этим сказать? «Ты мне нравишься, Леа, мы здорово поразвлекались и повеселились, но ты же понимаешь, что ты не из тех девушек, которых везут домой к мамочке?!»

— Леа, погоди, — прервал он ее гневную тираду.