— Дубина бесчувственная! Неграмотный болван! — крикнула она, с размаху залепив ему пощечину. Он не пошевелился и даже не попытался остановить ее. — Оказывается, ты только и думаешь, что о кошмарных историях насчет «усталых генов» Земли. Ты такой же, как все эти здоровенные тупицы с дальних миров. Я знаю, как вы все смотрите на нас с нашим невысоким ростом, нашими аллергиями и гемофилией и прочими всякими слабостями и болезнями. Вы ненавидите…

— Но я же вовсе не это имел в виду, — потрясенно перебил Брайон. — Это у вас сильные и жизнеспособные гены, а смертельны мои. Мой ребенок при родах может умереть. Ты забываешь, это ты — истинный homo sapiens. Я же — недавняя мутация.

Леа замерла, пораженная ужасом. Слова Брайона открыли ей истину, которую она знала, но не позволяла себе вспомнить и осознать.

— Земля — это наш дом, где развивалось человечество, — сказал он. — Последние несколько тысяч лет, возможно, на Земле и правда развивались слабые гены. Но это ничто в сравнении с сотнями миллионов лет развития самого человека. Сколько новорожденных на Земле доживает до года?

— Ну… почти все. Какая-то доля процента умирает — не могу точно вспомнить, сколько.

— Земля — это дом, — вновь мягко повторил Брайон. — Когда люди покидают дом, они могут приспособиться к самым разным планетам, но им приходится платить за это. И страшная цена — это мертвые младенцы. Удачные мутации выживают, неудачные умирают. Естественный отбор прост и жесток. Во мне ты видишь удачу. У меня есть сестра, она — тоже удача. Но у моей матери было еще шестеро детей, которые умерли в младенчестве. И еще несколько, которых она не доносила до срока. Ты ведь знаешь о таких случаях, не так ли, Леа?

— Я знаю, знаю… — она всхлипывала, закрывая лицо руками; Брайон снова обнял ее, и на этот раз она не стала вырываться. — Я знаю все это как биолог, но я так устала быть биологом, лучшей в группе, равной любому мужчине… Я хочу быть просто женщиной… Ты мне нужен, Брайон, ты мне очень нужен, потому что я люблю тебя…

Она помолчала, вытирая глаза.

— Ты отправляешься домой, да? Назад, на Анвхар. Когда?

— Скоро, — ответил он, чувствуя себя до крайности несчастным. — Анвхар мне снится каждую ночь, я все чаще вспоминаю, что являюсь его частью. Многие поколения анвхарцев страдали и умирали для того, чтобы я мог вот так сидеть здесь… Наверное, с точки зрения логики, странно выглядит то, что я себя чувствую обязанным им. Но я действительно так думаю. Поэтому самое важное для меня сейчас — вернуться на родную планету.

— И я не полечу с тобой.

Она сказала это тоном утверждения, а не вопроса.

— Нет, не полетишь, — ответил он. — Ты не сможешь жить на Анвхаре.

Леа с грустью смотрела в иллюминатор на Дит. Сейчас ее глаза были сухи.

— Мне кажется, где-то в глубине души я знала, что именно так все и закончится, — проговорила она. — Если ты думаешь, что твоя небольшая лекция о колыбели человечества была для меня открытием, то ты ошибаешься. Это просто напомнило мне о тех вещах, о которых меня заставили забыть гормоны. В некотором роде я ревную тебя к твоей будущей крепкой и сильной жене и счастливым детишкам. Но не слишком. Уже давно я осознала то, что на Земле нет никого, за кого я хотела бы выйти замуж. Да еще эти вечные подростковые мечты о герое из Космоса, который уведет меня в дальнюю даль — и, должно быть, не понимая этого, я связала тебя с этим образом.